Русский ад. Книга вторая

И лишь немногие будут догадываться, что происходит. Таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ объявить их отбросами общества. Мы будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности и расшатывать поколение за поколением. Будем браться за людей с детских лет, главную ставку всегда будем делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее. Мы сделаем из молодежи циников, пошляков, космополитов…»

— Да, Дейч прав: писал Анатолий Иванов, помогал ему, похоже, драматург Михаил Варфоломеев, — Иванов писал о Шолохове, Сафронове, Проскурине, Сартакове и — конечно — о себе. О них, о «немногих», кого враги России все время пытаются поставить в «беспомощное положение». Только какая разница кто — еще раз! — держал перо, кто сочинял «руководство к действию», если «план Даллеса» это теперь действительно «руководство к действию»?

— Глянь на Ростроповича, — Елка нервно сжимала бокал с вином.

— Зачем?

— Как зачем?! Помнишь, Доминго: «Куда, куда вы удалились?». Левак то ли в Германии, то ли в Италии, для отдыхающих. На какой-то их «терме». За — Ростропович.

…Да, Елка права, конечно. Доминго — Ленский — это совсем не его дело, Ленский — лирический тенор, предсмертная ария, а Доминго пел так, будто хотел покорить стадион.

— Провалился Пласидо. И что? Провалы были у всех. Главное — не потерять искру божью…

Ссориться не хотелось: Алешка действительно устал от ссор.

— «За радостью идут печали, / Печаль же — радости залог…» — напомнил он «Руслана».

Елка усмехнулась:

— А ты вспомни, как Ростропович лизался с Доминго! Вскочил, чуть рояль не повалил, рыдает и — целует, целует, целует… Эндорфин попер, — а с чего великого… так пырит-то? А? Он что, Козловского забыл? Лемешева? А кто стоял пультом в Большом, когда Гремина дубасил Нестеренко, а Ленского — Атлантов?

Елка жадно глотала вино.

— Просто с Доминго, блин, опасно ссориться, ты ж сам говорил: индустрия!

В январе 93-го, в Нью-Йорке, на следующий день после грандиозного «Самсона и Далилы» в «Метрополитен» (Самсон — одна из самых любимых партий Доминго) Пата Бурчуладзе, давний знакомец Алешки, познакомил его с «королем оперы». Алешка тут же договорился с Доминго об интервью («два-три вопроса», — разрешил «король») и Пата пригласил всех в итальянский ресторанчик неподалеку, напротив «Метрополитена».

Анжела, жена Паты, стала переводчицей: Алешка не знал языков, он говорил только по-русски. И перед тем, как официанты подали спагетти с разной морской тварью, Алешка задал первый вопрос:

— Господин Доминго! Вы мафия?

Если бы переводчиком был бы Пата, он бы, конечно, остановил Алешку, но Пата отвлекся, а Анжела перевела все как есть, слово в слово.

Пата побледнел. Догадал же его черт подвести Алешку к Доминго, фактически — хозяину «Метрополитен-опера», где у Паты только-только стали налаживаться долгосрочные («стратегические», как он говорил) отношения с Левайном, их главным дирижером!

Там, где появлялся Алешка, там всегда сразу становилось как-то неудобно: казалось, что Алешка несет беду. С Паатой он познакомился давным-давно, у Робика Стуруа на премьере его «Ричарда III» в Тбилиси. С тех пор Бурчуладзе регулярно выступал в «Известиях»: давал интервью или надиктовывал колонки. Караян называл Пату «вторым Шаляпиным», но в Америке — свои законы, это не Европа, «Метрополитен» сейчас — лучший оперный театр мира, в современном оперном театре все решают деньги. Есть деньги — значит, есть голоса, поэтому «Метрополитен» обошел и «Ла Скала», и Венскую оперу!

…Доминго, уставший и грустный, показал Алешке на диктофон:

— Выключи.

Алешка испугался: сейчас Доминго встанет и уйдет! Вопрос о мафии — он же «по приколу», конечно, Алешка — фанат Доминго, просто Голембиевский хорошо платил, когда в газете появлялось что-нибудь «вкусное».

Это же вкусно, черт возьми:

— Господин Доминго! Вы мафия?

Если Доминго говорит: «нет», газета сверкнет заголовком: «Пласидо Доминго отвергает обвинения в мафии!».

Так делаются деньги.

Однажды Коля Сванидзе спросил — перед телекамерой — Горбачева:

— Михаил Сергеевич, который час?

Он хотел показать зрителям, что интервью с Президентом действительно идет в прямом эфире государственного телевидения.

Горбачев подумал и ответил:

— Спасибо, я уже пообедал…

Это у него натура такая — всегда уходить от конкретных ответов. На всякий случай!