Русский ад. Книга вторая

И я догадался, почему отец передает мне эти сочувственные слова. Мой любимый Честертон говорил: нельзя быть пессимистом или оптимистом, ибо и пессимизм, и оптимизм в равной мере противоположны надежде. — Но у меня, Андрей Викторович, все чаще и чаще появляется сейчас ощущение, что Гоголь написал «Ревизора», посмотрев по нашему телевидению последние новости. Когда я читаю умозаключения Зюганова о том, то Пасха, я цитирую, «нисколько не противоречит солидарности трудящихся» и что «если бы Христос был жив, он был бы в наших колоннах», я не удивляюсь Зюганову, я удивляюсь только тому, что этой очевидной глупости никто не удивляется!

Караулов улыбнулся, — над Зюгановым грех смеяться, его глупость идет от чистого сердца, да и Сергей Сергеевич был сейчас на редкость серьезен.

— Запад если и готов чем-то поделиться с Россией, то только своими проблемами. «Как хорошо, что я родился в маленькой стране, — говорил мне один умный человек. — Маленькая страна никогда не натворит больших глупостей…»

Только сейчас Караулов заметил, что руки у Сергея Сергеевича — совершенно высохшие, бледные, как тростинки.

— Как вы себя чувствуете?

— Уже лучше…

— Может, я позову Наташу?

— Не надо… — слабо улыбнулся Сергей Сергеевич. — Моя жена уже и так настрадалась со мной. После Германии мне лучше, приступы быстро проходят, потому я хочу, Андрей Викторович, обратить ваше внимание вот еще на что: нравственно ситуация сейчас еще хуже, чем в сталинские годы, потому что государство само подталкивает граждан к воровству.

Это серьезное испытание, и не каждый его выдержит.

Каков запрос общества, такой и человек. Об этом, если помните, и Ленин говорил. Был Сталин — и все общество становится как Сталин. Сейчас — Ельцин. И общество будет как Ельцин. Почему царская династия — выгодная для России вещь? Потому что все цари — разные! Как люди. Это олигархи очень похожи друг на друга, их власть — это одинаковая власть, а цари — все цари — были разные люди. Вы… вы представляете, что будет с государством, если люди начнут состязаться в воровстве?.. Сложнее всего придется тем, кто понимает, что коррупция — это эпидемия. И через 20 лет после смерти Гоголя министр внутренних дел Тимашев требовал запретить «Ревизора»:

«Пьеса производит слишком сильное впечатление на публику, и притом не то, какое желательно было бы начальству». Вот вам и весь сказ!

Хочешь выжить? Сдай себя в аренду. И это свобода? Позвольте ничего больше не комментировать…

Он замолчал и вдруг резко побледнел.

— Что? — вскочил Караулов. — «Скорую»?

Глаза Аверинцева отяжелели.

— Нечем дышать, Андрей Викторович… — прошептал он. — Совсем-совсем… нечем дышать…

«Скорая» примчалась мгновенно. Врачи так часто приезжали к Сергею Сергеевичу, что он стал для них родным человеком…

«Я — последний римлянин», — шутил Аверинцев.

Последний… Вообще последний?

…Глядя на Якубовского, припавшего сейчас к иллюминатору, Караулов поражался: как же прав Сергей Сергеевич: каждый, «кто не стал сегодня умнее, делается глупее, чем он был еще вчера…».

Якубовский молчал. Родная земля ему — с воздуха — совсем-совсем не нравилась, будто и не родная она вовсе…

— Е… — Караулов аж привстал в кресле. — Глянь, генерал! «Внуково-2»! Ты понял, какая гавань? Смотри, куда приплыл наш пароход!

Якубовский растерянно озирался по сторонам.

— Ну да, «Внуково»… — согласился он. — Если че замутят, тут же и положат. И выть по нам будут только кошки!

Караулов был готов броситься на него с кулаками.

— Слушай! Я когда родился… так обалдел от Божьего света, что два года ничего не говорил, веришь?! Но «Внуково-2» — это признание, мальчик! Преступников у нас в Чкаловский везут! Подальше от дотошных гражданских глаз!

От радости Караулов был готов расцеловать кого угодно, даже пьяного Илюшенко.

Сели незаметно и легко. Классные летчики!

— Дима! Генерал! — воскликнул Караулов. — Комендант Кремля Барсуков лично явился на торжественную встречу! На трапе едет. Видишь?

Якубовский не открывался от иллюминатора.

— Ничего не вижу…

— Идиот! — и Караулов ткнул пальцем в старого мужчину, который, держась за поручни, стоял на трапе, катившемся к их самолету.

— А он… куда едет? — насторожился Якубовский.

— Да так, слушай… Угнал трап и катается. Туда-сюда, туда-сюда…

— А Б-борис… Николаевич не подъедет? — очнулся Илюшенко.

— Ельцин пешком идет, Алексей Николаевич. На трапе его укачивает, — объяснил Караулов.

— Этот? — Якубовский напряженно всматривался в иллюминатор. — Но у него рожа лакея!

Караулов удивился:

— А у тебя генерала?

На трапе действительно стоял Михаил Иванович Барсуков.

— Мужик сказал — мужик сделал… — подвел итог Караулов. — Я правду говорю, гражданин Якубовский?!

К трапу подкатил «ЗИЛ». На таких машинах ездили когда-то только члены и кандидаты в члены Политбюро.

А Макаров был как из петли вынутый! Он не сомневался, что Барсуков встречает именно его, Андрея Макарова. А если здесь, в аэропорту, и сам Александр Васильевич?.. Умеет, умеет Президент благодарить людей!

— Ал-леша… — тряс Макаров полусонного Илюшенко. — Б-барсуков приех-хал… Бар-р-су-ков!..

От волнения он чуть-чуть заикался.