Русский ад. На пути к преисподней

Если кто-то из русских по-прежнему не любит кого-то из евреев или всех евреев вместе взятых, это так же обидно, как если бы кто-то из евреев по-прежнему не любил кого-то из русских или просто русских. Но на этой нелюбви, если она есть, вот уже сто лет, слава богу, все и заканчивается. Тогда как русский против русского – это перманентная гражданская битва, – нет, что ли? Более того, самое главное: если 37–38-й, «повторная волна» – 49-й, это все идеология, то за деньги, за гонорары в карман те же спецслужбы (в эпоху приватизации и «рынка») такое устроят… – Ягода позавидует, можно не сомневаться!

Александр Исаевич не заметил, как они повернули назад, к машине, и не заметил, что уже – стемнело, что ветер стих и на небе вот-вот появятся звездочки.

Давно, с Экибастуза, Солженицын обожал ночное небо: единственная отдушина, единственная красота, когда вокруг – тюрьма.

Под звездным небом Александр Исаевич чувствовал себя как в церкви. Тот, кто не любит жизнь, тот просто недостоин этой жизни, вот и весь сказ, между прочим, точка…

Они все так же молча сели в машину и – вернулись домой. Александр Исаевич отказался от чая, вместо ужина в их доме всегда был чай, и поднялся в свой кабинет.

Он так и не обозначил дату (хотя бы год) возвращения в Россию, но с «Евреями» решил повременить: торопиться-то некуда, сейчас очень интересно, как Москва примет его передачу с Говорухиным, что в ней оставят, что вырежут, ведь это первое – за всю его жизнь – прямое, глаза в глаза, не через газету, прямое… обращение к нации…

22

В истории России XX века трижды, только трижды, слава богу, возникали ситуации, когда первые лица Российского государства пребывали в абсолютной прострации: император Николай Александрович перед отречением в 1917-м, Иосиф Сталин в июне 1941-го и Борис Ельцин в декабре 1991-го, после беловежской встречи.

Победив на выборах Президента РСФСР, Ельцин и его окружение не сомневались, что смена власти в стране (Президент СССР Ельцин вместо Президента СССР Горбачева) произойдет не раньше осени 1992-го, крайний срок – весна 1993-го. Президенту РСФСР надо, во-первых, окрепнуть, заняться реальными делами, ибо от экономики регионов, от их проблем Ельцин отстал (последние два года он занимался только борьбой с Горбачевым).

В глубине души Ельцин, на самом деле, не мог даже представить себе, что Горбачев – уйдет, причем – уже завтра.

Президент России так часто проигрывал Президенту СССР, что у Ельцина был комплекс: ему казалось, Горбачев пойдет до конца, не отдаст власть просто так, нет – будет бой, долгий изнуряющий бой, будут, не исключено, крайние меры, без боя, что будет, возможно, и кровь, как в Тбилиси, Вильнюсе или Риге (Ельцин всегда преувеличивал опасность и поэтому, кстати, хватался за любые доносы. Если опасности не было, он ее сочинял, такая натура).

…Ночь, чертова ночь, ужасная, нескончаемая, – вокруг Ельцина ночь стояла сейчас стеной. Странная, необъяснимая тревога врывалась в его душу и сразу, наотмашь, с размаха, била по нервам…

Ельцин всегда спал один. Трезвый, он совершенно не интересовался женщинами, вел себя с ними на редкость деликатно, но стоило ему чуть-чуть выпить, в нем просыпалось что-то совершенно звериное.

Женщин в окружении Ельцина не было, только Лидия Муратова, тренер по теннису, и Людмила Пихоя, его спичрайтер, человек не только одаренный, но и порядочный. Впрочем, именно Пихоя (так получилось) рекомендовала Ельцину избираться в Президенты России в паре с Руцким, о чем Ельцин – не забывал.

Выбор, короче говоря, был небольшой, поэтому пьяный Ельцин не церемонился: однажды, в гостях у Коржакова, он грубо насел на Ирину, его жену. Коржаков сделал вид, что ослеп, а Ирина, заметив, что муж смотрит куда-то в стенку, догадалась изобразить веселье и радость.

Тискать Ирину Коржакову стало любимым занятием пьяного Президента Российской Федерации, но на этом, как правило, все заканчивалось – Ельцин падал на диван и сразу засыпал.

Дважды Ельцин и Коржаков (в дребадан пьяные, разумеется) на крови клялись друг другу в вечной дружбе, резали руки, пальцы и кровью мазали то место, где, по их мнению, находится сердце, после чего троекратно целовались.

Странно, конечно, но Ельцин с его вечной подозрительностью, с его капризами (Президент часто страдал дурным настроением) не видел, что Коржаков ничего не забывает и ничего не прощает…

Ельцин лежал, закинув руки за голову.

По стенам рассеивался свет от настольной лампы.

«Ночной фонарь!» – усмехнулся Ельцин.

Давно, еще на первом съезде, кто-то из депутатов (Марк Захаров, кажется) рассказал Ельцину старую притчу о ночном фонаре.

Вечер, темень непроглядная, и вдруг загорается красивый большой фонарь. Все ночные твари несутся к фонарю наперегонки, толкая друг друга: бабочки, жучки разные… жужжат, налетают друг на друга, все хотят быть поближе к фонарю, к этому свету, но ночь коротка…

С восходом солнца фонарь погас, бабочки и жучки исчезли, будто их и не бывало вовсе, стоит фонарь… никому не нужный, одинокий, и за ночь – весь обосран…