Русский ад. На пути к преисподней

– Очень просто, Борис Николаевич: на Кубе верный кагэбэшник был – Алексеев. Жутко грамотный парень, посол. А Кастро в первые дни очень хотел с Кеннеди встретиться, рвался к нему, Кеннеди уперся – упрямый… это – что-то!

Тогда Алексеев… очень спокойно… в посольской резиденции, на Варадеро, объяснил Фиделю за рюмкой чая, что американцы сейчас перекроют Кубе свою, капиталистическую половину планеты, а мы, СССР, если он, моховое болото, к нам быстренько не примкнет, закроем для Кубы другой лагерь, социалистический. А это, извините, – треть Европы плюс Китай! И кому тогда Фидель свой сахар будет продавать?

Фидель задумался – и быстро стал коммунистом!

Но Куба – это на перспективу, Борис Николаевич, а пока – на троих: Россия, Украина и Белоруссия. В России очень любят, когда на троих!

А столица – в Киеве. Мать все-таки. Михал Сергеичу скажем большое спасибо, выпросим ему еще одного Нобеля, чтоб Раиса не очень злилась, и в пять секунд собираем…

– То есть конфедерация славян, я правильно понимаю?.. – перебил его Ельцин.

– Ага, – Полторанин прищурился. – И это отлично будет, да?..

– Я вот шта-а думаю, Михаил Никифорович… – Ельцин вдруг встал, отодвинул штору, – а шта, если…

– Что «если», Борис Николаевич?

– А вдруг он нас всех, – Ельцин резко повернулся к Полторанину, – сразу арестует, понимашь, и – в тюрьму?

– Кто?

– Горбачев.

– В какую тюрьму? – опешил Полторанин. – За что?

– За это самое, Михаил Никифорович!..

Ельцин медленно разжал кулак, и рюмка аккуратно соскользнула обратно на стол.

– Хотел бы я увидеть того прокурора… ага, который подпишет ордер на арест Президента России, – хмыкнул Полторанин. – Как-кой прокурор, если по Конституции каждая республика может выйти из СССР когда угодно?..

– Республика! – Ельцин поднял указательный палец. – Именно республика! А тут один Президент решил. С Полтораниным.

– Так Президент и должен решать за всех, Борис Николаевич…

Свет от лампы успокаивал, даже чуть усыплял, на Полторанина нападала зевота. Он старательно прикрывал рот рукой, стараясь показать, что ему крайне важен этот разговор.

– Есть Хельсинки, – упрямо продолжал Ельцин, – принцип нерушимости границ. Брежнев подписывал…

– Он подписывал, вот пусть с него и спрашивают! – махнул рукой Полторанин. – При чем тут Брежнев? Ельцин за Брежнева не отвечает.

– Ельцин отвечает за Россию в составе Союза… – не согласился Борис Николаевич. – А Хельсинки пока никто не отменял.

– Как это никто?.. – засмеялся Полторанин. – Мы отменили, Борис Николаевич! Мы! Взяли – и отменили! Мы же отпустили Прибалтику. И все только рады. Весь мир! Какая еще, к черту, нерушимость границ?

Ельцин пододвинул к себе рюмку и задумался.

– Россия весной проголосовала за Союз… – тихо сказал он.

У Ельцина была чисто русская манера вести разговор: спокойная-спокойная, где важно все, каждое слово, каждый взгляд…

– Так это ж когда случилось… – Полторанин опять махнулся. – Протащим через Верховный Совет, Руслан протащит: Россия решила – Россия передумала… Наш же вопрос! Внутренний… Я вот не знал, ага: в двадцать втором году, когда Ленин придумал Советский Союз, все республики послали его к чертовой матери; договор никто тогда не подписал, хотя чем только Ленин не грозил… Заставить – никого не смогли!

А Союз, между прочим, уже был. Так его даже де-юре не оформили: чего, мол, бумагу марать, если и так все ясно!

То есть мы, Борис Николаевич, семьдесят лет живем в государстве, которое – есть, а на бумаге его нет, юридически оно не существует! Вот он, этот гениальный обман: все кричат о договоре двадцать второго года, а сам договор-то кто-нибудь видел? В глаза?!

Старый Союз вроде как под корень, а он снова народится, обязательно народится, но, слава богу, без Горбачева. Тут не президенты отвечают, тут… решает народ…

– Отвеч-чает Президент, понимаешь, – вздохнул Ельцин и взял рюмку. – Он на то и Президент, ш-шоб отвечать!

Раздался тихий стук в дверь, в проеме появился Коржаков.

– А, это вы, Александр Васильевич…

– Сбегал, Борис Николаевич.

– Сбегали? Вы шта-а… по окружной, понимашь, бегали? По окружной, я спрашиваю! Мы тут, значит, давно все решили, а вы где-то бегаете…

Коржаков положил очки и – вышел.

– Зачем вы так, Борис Николаевич? – помедлил Полторанин.

– А ну его, – отмахнулся Ельцин. – Смердяков!

– Зато предан…

– Потому и держу…

Ельцин замолчал.

– Значит, правда, Михаил Никифорович, шта-а не… подписал никто… при Ленине?

– Конкретно – никто.

– Так в каком же государстве мы живем?..

– А ни в каком, Борис Николаевич. Нету у нас государства.

Тишина была какой-то гнетущей, за окном вдруг загудел ветер и стал биться в окно…

– Интересно, Шахрай об этом знает? – задумчиво спросил Ельцин.

– А кто его знает, что он знает, что не знает! – махнул рукой Полторанин.

– Он же у нас по юридическим вопросам…

– Ага…

Ельцин сладко зевнул: