Русский ад. На пути к преисподней

Отходчивый человек, наш президент!

– Есть быть аккуратнее! – Грачев всегда совершенно замечательно изображал оптимизм.

– Хорошо. Если получится – свидимся… еще.

Ельцин повесил трубку.

Любые ситуации Грачев оценивал по принципу «дважды два – четыре» и не имел привычки терпеть непонятное.

Судя по всему, это действительно нравилось Ельцину. В чем-то главном Ельцин был на редкость примитивен, а примитивный человек не любит непонятных людей, он от них быстро устает.

Грачев нервно ходил по дорожкам леса, похожего на парк. Еще больше, чем хамство Ельцина, ему не нравилась предстоящая встреча с Шапошниковым.

Он знал, что начальство, которое в личном общении (с подчиненными, пусть даже высшими генералами) очень хочет, чтобы его не воспринимали как начальство, самое плохое, самое подлое начальство на свете.

Новый министр обороны с удовольствием дружил бы абсолютно со всеми, душа человек! Но как только главнокомандующий Горбачев проявлял волю, Шапошников безропотно рубил любые головы – направо и налево.

Голова человека, его жизнь, не имели для Шапошникова человеческой ценности.

Известив войска о своем вступлении в должность, Шапошников почти месяц чистил армейские ряды от влияния ГКЧП. Сразу, приказом № 2, из армии был уволен легендарный космонавт Алексей Архипович Леонов, дважды Герой Советского Союза. Утром 18 августа генерал-майор Леонов, возглавлявший отряд космонавтов после Юрия Гагарина, имел неосторожность подписать у Бакланова, главы ВПК, какую-то служебную бумагу. И понеслось! Грачев хорошо знал Леонова. Полет космонавтов Беляева и Леонова на аварийном «Восходе», выход Леонова в космос, чуть было не закончившийся трагически, и аварийная посадка в снегах под Мурманском (Беляев вручную посадил корабль) были легендой и среди летчиков, и среди космонавтов. Через неделю после отставки Алексей Архипович, любимый гость на всевозможных презентациях, столкнулся – на глазах Грачева – с Шапошниковым.

– Что вы сделали со мной, а, Евгений Иванович? Без работы оставили! Лучше б убили, честное слово…

– Слушай, Алексей, должность такая… ты пойми… в конце концов! Давай выпьем, хочешь?..

Шапошников улыбался как голливудская звезда.

«Какие сами, такие и сани…» – народная мудрость.

Грачев не умел ждать. Оставаясь наедине с собой, он не понимал, о чем ему с самим собой говорить и что делать.

Выпить, что ли? Так неудобно – к тебе едет министр обороны, твой начальник, а от тебя с утра несет водкой…

А, наконец-то! Вроде пронеслись… кони…

Подошел адъютант:

– Товарищ генерал-полковник! Министр обороны Советского Союза будет через минуту. Прикажете отворять ворота?

Грачев терпеть не мог адъютантов, они смотрели не в глаза, а в рот.

– Отворяй!

Огромные ЗИЛы Шапошникова с грохотом въехали во двор. Головной ЗИЛ именовался «лидером», второй ЗИЛ – машина спецсвязи. Следом за ЗИЛами юркнула «Волга» с охраной, а две машины ГАИ деликатно остались за забором: им здесь не место.

– Павлик, я тут! – Шапошников открыл дверцу и, не вставая, свесил ноги на землю.

– Здравия желаю, товарищ министр обороны! – прищурился Грачев, но честь не отдал.

– Здравствуй, Паша. – Шапошников протянул Грачеву руку. – Угостишь чем-нибудь старого летчика?

– У… а то! Выпускай шасси!

Грачев полуобнял Шапошникова и повлек его к беседке, где по-походному, без скатерти, был накрыт стол.

– Слышишь, как птицы орут? – спросил Шапошников.

– Я в природе не разбираюсь, – мрачно ответил Грачев.

Странно все-таки устроены госдачи: асфальтовые дорожки постоянно напоминают, что ты – чиновник, а фонари и зеленые скамейки, напиханные среди деревьев, отбивают всякую охоту к уединению.

– Подскажи, Павлик, что делать будем, – начал Шапошников.

– Сначала пива холодного, и тут же – на коньяк!

– Я не об этом. Ты знаешь, что в Завидово?

– Охота! – отрапортовал Грачев.

– Нет, Паша. Охоты не будет.

– Тогда что туда переться..?

Шапошников улыбнулся:

– А это, Паша, вопрос философский.

– Какой-какой, Евгений Иванович?

– Философский.

– Понял, наливаю…

– Мне коньяк. Хватит, хватит…

– Н-ну, где моя командирская кружка?!

Кривое, пузатое чудище из белого алюминия стояло здесь же, среди бутылок.

– В Завидово, Паша, будет принято решение отделить Россию от Советского Союза. Твое здоровье!

– А на кой хер, Евгений Иванович, ей отделяться? – Грачев зевнул.

– Вот это, Паша, я и сам не пойму.

– Значит, озаримся!

Грачев по-гусарски согнул локоть и припал к кружке.

– Меня с утра вызвал Бурбулис, – продолжал Шапошников, – ввел в курс. И попросил меня… как министра… переговорить с тобой. Упредить, значит.

– Ишь как… – сморщился Грачев. – А Бурбулис, между прочим, мог бы и сам жопень поднять!

– Ну, генерал, какое настроение?

Грачев стал очень серьезен:

– Сказать «хреновое» – значит ничего не сказать, Евгений Иванович.

– И у меня, Паша, хреновое.

Где-то там, наверху, гаркнула ворона, напугала воробьев и притаилась, подлая, оторавшись.

– ГКЧП тоже вот так начинался… – бросил Грачев. – Придумают черт-те что, а нас потом – к стенке.

– Лучше к стенке, чем в отставку, – пошутил Шапошников.

– Да как сказать…