Русский ад. На пути к преисподней

Но до чего ж все дошло, а? Свои ребята, ачинские, Пересекин Коля да и Борис Борисыч… тот же… знают, поди, почем ноне плацкарта в Москву… – Колька ведь точно ездил, пусть не в Москву, а в Свердловск, но знать должон… И молчит, собака! Завидует! Откуда, мол, у русского человека деньга такая, чтоб в Москву мотаться? А у Егорки денег-то в один конец!

С Наташкой-подлюкой он решил разобраться следующим образом: ничего, елочки-моталочки, ей про Москву не говорить, а кинуть записку: так, мол, и так, временно уехал… не скажу куда, потому что обижен до крайней степени.

Хорошая мысль.

Может, задумается, лярва?

И, не мешкая, на вокзал, к поезду: будет билет – отлично! Не будет – можно ночку-другую и на вокзале перепреть, срама большого тут нету…

Красноярск оказался – вдруг – каким-то обшарпанным, резко постаревшим: мгла, ветер, людей за сугробами не видно, снег не убирают, автобусы еле ползают, натыкаясь (сослепу) на другие автобусы…

И вокзал как скотный двор – холодный, жуткий. Как в этих кассах вокзальных тетки-то сидят? Или в ногах у них батареи спрятаны?

Двадцать тыс-щ билет!

От церкви люди отвернулись, потому и цены такие в стране, да еще и повсюду…

До поезда был час, хорошо все получилось. Егорка смотался в буфет, но там был только коньяк по пять тыщ рублей. А бутерброды – вообще по цене золотых слитков!

Хорошо, что у Наташки были в холодильнике вареные яйца. Егорка прихватил с собой аж восемь штук!

С таким буфетом точно в ящик сыграешь, это не буфет, это ж чистый бандитизм!

Поезд был подан минута в минуту. Егорку поразило, что в вагоне, где, как ему казалось, народу будет тьма-тьмущая, пассажиров почти не было.

И купе вроде бы пустое. Но с верхней полки тут же свесилась лохматая голова:

– Дед, закурить есть?

– Какой же я… дед? – изумился Егорка.

Надо ж, только вошел человек, а с него уже закурить требуют…

– Дай папироску… а?

– Да, счас!

Он и не думал раскидываться табаком. С какой стати?

Голова тут же исчезла в подушках.

«Надо ж… дед!» – хмыкнул Егорка. Он вроде бы и брился сегодня. Какой же дед? Что, не видно, что он не дед?..

– А тебе, знача, покурить охота?..

– Хочу! – голова мгновенно свесилась. – Цельный день не курила!

Девчонка была какая-то мутная, грязная, но с озорными глазенками.

– А годков скель? – поинтересовался Егорка. – Меня Егоркой зовут.

– А ты че, дед, – мент? – зевнула девчонка.

– Я т-те дам… дед!

– Лучше папироску дай – поцелую!

– А ты че… из этих, што ль? – оторопел Егорка.

– Из каких еще… из этих?

– Ну, которые… – Егорка хотел выразиться как можно деликатнее – …эти… по постелькам… шарютси…

Никогда в жизни он не видел проституток.

– Я – жертва общественного темперамента, – пояснила девочка. Она мгновенно спрыгнула с полки и устроилась рядом с Егоркой. На девочке была длинная грязная майка, она тут же, не стесняясь, поджала свои голые коленки, положив на них подбородок.

– И куда ж, задрыжина, ты нынче прешси? А, дед – тысща лет?..

На вид девочке было лет пятнадцать, не больше.

– Ище раз обзовешси – встану и уйду, – строго предупредил Егорка.

Ему хотелось продемонстрировать характер.

– А ханки капнешь?

– Ч-че? А? Кака еще ханка тебе? Ты ж у нас пацанка!

– Во бля! – сплюнула девчонка. – А ты, дед, прижимистая шушваль, видать!

За окном катилось белое-белое Красноярье: елки и снег.

– Мамка шо ж… одну тебя пускат? – не переставал удивляться Егорка. – Во как!

– Сирота я. Понял?

– Во-още никого… штоль?

– Сирота! Мамка пьет. Брат есть.

– А че ж тогда сирота?

– Братик помер летом. Перекумариться не смог, дозы не было, иссякла. Колотун погубил.

– Так че же: мать есть… был такой – сердце лопнуло.

– Пьет она, – сплюнула девчонка. – Нальешь?

– Приперло, што ль?

– Заснуть хотела… думала, легче бу. He-а, не отпускает…

Пришел проводник, проверил билеты.

– В Москву?

– Ага, – кивнул Егорка.

– По телеграмме, небось?

– По какой телеграмме? – не понял он.

– Ну, можа, преставился кто… – протянул проводник, толстый мужчина лет сорока.

– А че, просто так в Москву не ездят?.. – удивился Егорка.

– Нет, конечно, – вздохнул проводник. – Не до экскурсий счас.

– А я – на экскурсию, понял?

Он как-то странно посмотрел на Егорку и вышел.

– Поздравляю, дед! – хихикнула девчонка. – В Иркутске лягавый сел, сама видела, этот… сча ему стукнет, они о подозрительных завсегда стучат. И если тот с устатку отошел – жди: явится изучать твою личность!

Егорка обмер: док-кумент-то в Ачинске…

– А ежели я… дочка, без бумажек сел, пачпорт оборонилси, – че будет?

– Ты че, без корочек?

– Не… ты скажи: че они тогда делают?

– Че? – девчонка презрительно посмотрела на Егорку. – Стакан нальешь, просвещу.

– Тебя как звать-то?

– Катя… Брат котенком звал. Дед, а ты не беглый? – поинтересовалась девочка.

– Ты че… – оторопел Егорка. – Какой я беглый? К брату еду, из Ачинска сам. Слыхала про Ачинск?

– Это где рудники?

– Не. У нас комбинат, Чуприянов директором. Знаешь Чуприянова?

– Значит, беглый, – хмыкнула Катя. – От жизни нашей бежишь. Слушай: водки здесь нет, народ портвейн глушит… Полста гони!

– Полста?

– А ты думал! Наценка.

– Так ты деньгу возьмешь – и сгинешь.