Русский ад. На пути к преисподней

Отходчивый человек, наш президент!

— Есть быть аккуратнее! — Грачев всегда совершенно замечательно изображал оптимизм.

— Хорошо. Если получится — свидимся… еще.

Ельцин повесил трубку.

Любые ситуации Грачев оценивал по принципу «дважды два — четыре» и не имел привычки терпеть непонятное.

Судя по всему, это действительно нравилось Ельцину. В чем-то главном Ельцин был на редкость примитивен, а примитивный человек не любит непонятных людей, он от них быстро устает.

Грачев нервно ходил по дорожкам леса, похожего на парк. Еще больше, чем хамство Ельцина, ему не нравилась предстоящая встреча с Шапошниковым.

Он знал, что начальство, которое в личном общении (с подчиненными, пусть даже высшими генералами) очень хочет, чтобы его не воспринимали как начальство, самое плохое, самое подлое начальство на свете.

Новый министр обороны с удовольствием дружил бы абсолютно со всеми, душа человек! Но как только главнокомандующий Горбачев проявлял волю, Шапошников безропотно рубил любые головы — направо и налево.

Голова человека, его жизнь, не имели для Шапошникова человеческой ценности.

Известив войска о своем вступлении в должность, Шапошников почти месяц чистил армейские ряды от влияния ГКЧП. Сразу, приказом № 2, из армии был уволен легендарный космонавт Алексей Архипович Леонов, дважды Герой Советского Союза. Утром 18 августа генерал-майор Леонов, возглавлявший отряд космонавтов после Юрия Гагарина, имел неосторожность подписать у Бакланова, главы ВПК, какую-то служебную бумагу. И понеслось! Грачев хорошо знал Леонова. Полет космонавтов Беляева и Леонова на аварийном «Восходе», выход Леонова в космос, чуть было не закончившийся трагически, и аварийная посадка в снегах под Мурманском (Беляев вручную посадил корабль) были легендой и среди летчиков, и среди космонавтов. Через неделю после отставки Алексей Архипович, любимый гость на всевозможных презентациях, столкнулся — на глазах Грачева — с Шапошниковым.

— Что вы сделали со мной, а, Евгений Иванович? Без работы оставили! Лучше б убили, честное слово…

— Слушай, Алексей, должность такая… ты пойми… в конце концов! Давай выпьем, хочешь?..

Шапошников улыбался как голливудская звезда.

«Какие сами, такие и сани…» — народная мудрость.

Грачев не умел ждать. Оставаясь наедине с собой, он не понимал, о чем ему с самим собой говорить и что делать.

Выпить, что ли? Так неудобно — к тебе едет министр обороны, твой начальник, а от тебя с утра несет водкой…

А, наконец-то! Вроде пронеслись… кони…

Подошел адъютант:

— Товарищ генерал-полковник! Министр обороны Советского Союза будет через минуту. Прикажете отворять ворота?

Грачев терпеть не мог адъютантов, они смотрели не в глаза, а в рот.

— Отворяй!

Огромные ЗИЛы Шапошникова с грохотом въехали во двор. Головной ЗИЛ именовался «лидером», второй ЗИЛ — машина спецсвязи. Следом за ЗИЛами юркнула «Волга» с охраной, а две машины ГАИ деликатно остались за забором: им здесь не место.

— Павлик, я тут! — Шапошников открыл дверцу и, не вставая, свесил ноги на землю.

— Здравия желаю, товарищ министр обороны! — прищурился Грачев, но честь не отдал.

— Здравствуй, Паша. — Шапошников протянул Грачеву руку. — Угостишь чем-нибудь старого летчика?

— У… а то! Выпускай шасси!

Грачев полуобнял Шапошникова и повлек его к беседке, где по-походному, без скатерти, был накрыт стол.

— Слышишь, как птицы орут? — спросил Шапошников.

— Я в природе не разбираюсь, — мрачно ответил Грачев.

Странно все-таки устроены госдачи: асфальтовые дорожки постоянно напоминают, что ты — чиновник, а фонари и зеленые скамейки, напиханные среди деревьев, отбивают всякую охоту к уединению.

— Подскажи, Павлик, что делать будем, — начал Шапошников.

— Сначала пива холодного, и тут же — на коньяк!

— Я не об этом. Ты знаешь, что в Завидово?

— Охота! — отрапортовал Грачев.

— Нет, Паша. Охоты не будет.

— Тогда что туда переться..?

Шапошников улыбнулся:

— А это, Паша, вопрос философский.

— Какой-какой, Евгений Иванович?

— Философский.

— Понял, наливаю…

— Мне коньяк. Хватит, хватит…

— Н-ну, где моя командирская кружка?!

Кривое, пузатое чудище из белого алюминия стояло здесь же, среди бутылок.

— В Завидово, Паша, будет принято решение отделить Россию от Советского Союза. Твое здоровье!

— А на кой хер, Евгений Иванович, ей отделяться? — Грачев зевнул.

— Вот это, Паша, я и сам не пойму.

— Значит, озаримся!

Грачев по-гусарски согнул локоть и припал к кружке.

— Меня с утра вызвал Бурбулис, — продолжал Шапошников, — ввел в курс. И попросил меня… как министра… переговорить с тобой. Упредить, значит.

— Ишь как… — сморщился Грачев. — А Бурбулис, между прочим, мог бы и сам жопень поднять!

— Ну, генерал, какое настроение?

Грачев стал очень серьезен:

— Сказать «хреновое» — значит ничего не сказать, Евгений Иванович.

— И у меня, Паша, хреновое.

Где-то там, наверху, гаркнула ворона, напугала воробьев и притаилась, подлая, оторавшись.

— ГКЧП тоже вот так начинался… — бросил Грачев. — Придумают черт-те что, а нас потом — к стенке.

— Лучше к стенке, чем в отставку, — пошутил Шапошников.

— Да как сказать…