Русский ад. На пути к преисподней

Игорь Несторович когда-то рассказывал Алешке, что в Малом театре был такой директор — Солодовников. Когда его только-только назначили директором, актеры шли к нему косяком: кто звание просил, кто квартиру, кто зарплату… Аудиенция продолжалась, как правило, одну-две минуты, и люди выходили от Солодовникова совершенно счастливые:

— Разрешил?!

— He-а, отказал. Но как!

«Я удовлетворил его отказом», — часто повторял новый директор…

Заорал телефон. Почему в редакциях телефоны не звонят, а именно орут? Алешка протянул руку и тут же отдернул ее. Нет, не до звонков сейчас, надо сосредоточиться. А телефон не унимался, он звонил так, будто хотел сказать что-то очень важное.

— Алло!

— Господин Арзамасцев? Как хорошо! Здравствуйте! Рад слышать! Это Недошивин, помощник Геннадия Эдуардовича… Помните меня? Радостная весть: Геннадий Эдуардович ждет вас завтра в час дня…

«Да что происходит, черт возьми!»

— Спасибо, — пробормотал Алешка. — Пропуск закажите, а то ведь не дойду…

— Ну что вы, Алексей Андреевич, как можно! Пропуск будет у меня в руках, а я встречу вас прямо на КПП, у Спасской башни…

7

Гейдар Алиевич родился в Нахичевани, в очень бедной семье; он рано потерял отца, рано стал (вместе с Джелалом, старшим братом) кормильцем огромной семьи, Гейдар Алиевич лучше всех знал родной Азербайджан, он с детства знал его окраины, он был от его плоти и крови: здесь, в Баку, Алиев имел три круга своих людей, именно так — три круга своих людей, но первый круг, главный круг, самые-самые близкие ему люди, те господа, бывшие товарищи, кто был рядом с ним все эти годы, кому он доверял, не мог не доверять, эти люди, самые-самые близкие, это важно, — почти все предатели — увы, почти все!

Закон возраста.

Алиев — Президент (он всегда Президент), кресло, то есть трон, за ним, за Алиевым, до века, но кто он, Гейдар Алиевич, без своей команды, без них, без его круга, без сподвижников — кто?

Хороший вопрос, да? Так они мыслят!

У них, у сподвижников, привычка мыслить именно так, чтобы хоть как-то (на его фоне, на фоне Президента) быть равновеликим ему, Алиеву… — хотя бы в собственных глазах!

Кто он без нас? То есть без меня? В светском государстве главную роль играет, конечно, «коллективный разум», — но кто объяснит тогда, почему Президент — из года в год — он, Гейдар Алиев, но не кто-то другой, не кто-то из нас («я», например)? Этот вопрос рано или поздно возникает… тихотихо… у всех, кто имеет в государстве хоть какие-то рычаги, у того «господина команда», кто изо дня в день волей судеб видит Президента так близко, что не может, просто не может не замечать его обидные слабости, просчеты, его старость…

Если в деле управления страной так важен (действительно важен) коллективный разум, — слушайте, почему же он, этот старик, Вечный Президент? Это справедливо, а?

У него, у Вечного Президента, слава, ордена, деньги, то есть все, что желает его душа, все абсолютно: он всегда жил (и будет жить) как при коммунизме — а у тебя, труженика, «господина команда», без которой он, даже он, Гейдар Алиев, никто, — у тебя всего лишь — впереди — персональная пенсия республиканского значения и госдача на Апшероне, если, конечно, эту дачу со временем не отберут!

Получается (феномен старости), что ты, руководитель, всего лишь лошадь, рабочая лошадь! Всегда. Всю жизнь! Всю жизнь — это справедливо, а? Все тот же вопрос, свербящий душу, вопрос, который так мешает, черт возьми, жить на полную катушку, радоваться солнцу, Каспию, своим детям, своим внукам, хорошим врачам…

Феномен старости: я должен, я обязан сказать себе, прежде всего себе самому, что в главном я все-таки не ошибся, не промахнулся, более того — все в своей жизни я сделал правильно, ничего не упустил, не променял-разменял, не проиграл…

Нельзя ждать от человека — под старость — честной оценки своей жизни — глупо!

Сталин создал машину, которая прокатилась в конце концов и по его грудной клетке (Берия, убийца Сталина, уничтоженный через полгода после его гибели, но не за убийство Сталина, нет, конечно… Лаврентий Павлович на трибуне Мавзолея громко, чтоб другие слышали, сказал Молотову, кивнув на гроб генералиссимуса: «Это я сделал, я. Всех спас…»), — Берия не рисковал, ничем не рисковал, ибо за такие подарки (смерть выдающегося, конечно, но мерзейшего старика) в СССР давали ордена, а не тюремные сроки!

Только бандиты могли держать в руках советский народ, только бандиты!

По приказу Берии ядом был пропитан томик Горького, возможно — и другие книги; Сталин читал Горького на ночь и по семинарской привычке тянул палец в рот, чтобы эти странички было легче листать. Другая версия (мнение?), что смертельный яд — дикумарин — мог оказаться в бутылке с минеральной водой, хотя это уже смертельный риск, конечно, минералкой мог отравиться кто-нибудь другой, у Берии не было права на риск.