Русский ад. На пути к преисподней

Самолет набрал высоту. Федоров открыл бутылку коньяка:

— Ну что, коллеги, за успех? За Александра Владимировича?..

Везет, везет Руцкому, все время везет…

Умяв котлету, Хабибула отвернулся к окну. Алешка догадался, что самолет для него в диковину.

Зина, стюардесса, поставила перед Алешкой подносик с едой. Через дверь неожиданно заглянул Руцкой:

— Чтой-то ты в одну харю жрешь?

— Простите, Александр Владимирович… — покраснел Алешка.

— Кушай, кушай, я шучу…

Руцкой и Федоров ушли в президентский салон.

«Вся Россия — казарма», — говорил Чехов…

Если парень — ни слова по-русски… действительно: как же он воевал… а?

Алешка достал диктофон, и они с Гаджиевым уселись рядом с Хабибулой.

— Скажи, дорогой, ты когда в плен-то попал?

Хабибула удивленно посмотрел на Алешку:

— Какой плен?

— Ну, к Раббани — в застенки? К господину Раббани.

— А!.. В восемьдесят девятом.

— Когда, Хабибула?

— Год прошел. Год назад, — Хабибула зевнул и отвернулся к окну.

Алешка переглянулся с Гаджиевым.

— Хабибула, война в восемьдесят девятом уже кончилась…

— Ага, кончилась, — согласился туркмен.

Нет, он Алешке не нравился, решительно не нравился!

— Какое у тебя звание? — спросил Гаджиев.

— Хурзабет.

— Какое, Хабибула?

— Хурзабет… — не понимаешь? — Хабибула тупо смотрел в окно.

Белкин заинтересовался и подошел поближе.

— Хабибула… не волнуйся… не волнуйся, пожалуйста, — Алешка нервничал. — Ты в каких войсках служил?

— Как в каких? — не понял Хабибула. — В наших!

— Пехота, авиация?..

— Да погоди ты… — Белкин пристально взглянул на Хабибулу. — Слушай, пацан: у тебя когда-нибудь красный советский паспорт был?

Хабибула вытаращил глаза:

— Чего?

— Паспорт!

— Какой паспорт?..

— Советский, блин. Красный!

— Так при Наджибулле ни у кого паспортов не было. Зачем паспорта?

Хабибула испытывал к Белкину абсолютное доверие.

— При ком, при ком?..

— Наджибулла. Шах!

— Да ты кто ж будешь?! — изумился Белкин. — Говори, сука!

— Я туркмен, — испугался Хабибула. — Афганский туркмен… Из Кабула я…

Первым очнулся Гаджиев, бросился вперед, в первый салон — к руководству.

А там идет кир! Руцкой, Федоров и новый товарищ Руцкого, журналист Иона Андронов из «Литературной газеты», не скрывавший, впрочем, свою работу в органах госбезопасности, отмечают (вовсю!) крупную политическую победу.

Алешка похолодел: вице-президент России везет в Советский Союз гражданина непонятно какой страны! Без паспорта! Без визы! Во Внуково-2 готовится торжественная встреча, и об этом уже сообщили все мировые агентства, причем по Си-эн-эн была прямая трансляция из Исламабада!

А у гаврика… этого… даже паспорта нет, и кто он такой, как его фамилия — никто не знает! Причем (самое замечательное) — ближайшая остановка в Кабуле, из которого человек, названный на аэродроме Хабибулой, сыном Барбакуля, рванул к моджахедам с оружием в руках!

На цыпочках подошел Саша Марьясов, полковник из Ясенево, трясущимися руками развернул списки:

— Вот же фамилия, вот… вроде бы похожая…

Руцкой долго-долго молчал, потом плюнул под ноги и ушел спать.

«Уволят Сашу», — догадался Алешка.

— Да, не того… везем, — подвел итог Федоров. — Обманули, гады…

Белкин отобрал у Хабибулы две тысячи долларов, хотя Хабибула — орал и сопротивлялся.

— Бузить будешь — наденем наручники, — предупредил Белкин.

Самолет приближался к Кабулу.

Утром, с похмелья, Руцкой поинтересовался, жив ли Хабибула, что с ним? Начальник охраны доложил, что в Кабуле Хабибулу сдали в Красный Крест, а вот жив ли он — никто не знает, не интересовались…

21

Наталья Дмитриевна села за руль.

— Только не быстро, — попросил Александр Исаевич. — Если быстро, впечатления разбегаются. Мы с тобой не по надобности едем, зачем же нам быстро…

Александр Исаевич не любил, всегда волновался, если скорость автомобиля была больше сорока километров в час.

Его враг, главный идеолог Советского Союза Михаил Андреевич Суслов, передвигался по Москве со скоростью тридцать километров, это предел.

Ему на «ЗИЛ» поставили (спецзаказ!) двигатель от «Запорожца», ибо «зиловский» мотор скорость в тридцать километров — не держал.

Двое русских (двое точно) не любили быстрой езды, боялись за свою жизнь: выдающийся писатель и выдающийся коммунист. Два врага, схлестнувшихся — насмерть — сразу после «Ивана Денисовича»… — Солженицыну повезло, Суслов, «жердь с головою робота», как он его называл, читал «Ивана Денисовича» по приказу Хрущева, а Хрущев ненавидел Сталина («понурая свинка глубоко корень роет…») за вечный страх перед ним.

Сталин вернул в страну крепостное право, в Советском Союзе все были крепостные: Каганович, у которого Сталин расстрелял брата, Калинин и Молотов, чьи жены — сидели (Молотов развелся с Жемчужиной за несколько дней до ее ареста; в лагерь Полина Семеновна не попала, Бог миловал, она жила «на выселках», в казахской степи, недалеко от станции Байконур. Молотов примчался за ней через день после похорон Сталина, увез ее, полуголодную, домой, в Москву. Так до конца жизни Полина Семеновна его и не простила; жили они вместе, сначала в Кремле, потом, после отставки Молотова, в Ильинском друг без друга не могли, но оставались в разводе — до века).