Русский Афон. Путеводитель в исторических очерках

Отец Алипий, показывая келлию, подвел меня к углу, где на столике находился череп. «Мой старец», – по-русски сказал он, с любовью глядя на главу. Мы помолчали…

На том же столике стоял большой овальный рельеф со сложным сюжетом. Схимник дал пояснения, и пришлось удивляться еще раз. Рядом с черепом старца-наставника, оказывается, располагался сюжет «Смерть Архимеда», со всеми известными подробностями: римский воин с поднятым мечом; ученый, заслоняющий начерченные на песке чертежи. Однако чему поражаться: ведь мы – в Элладе, а схимник-ваятель – грек, впитавший с молоком матери свой эллинизм!

Архимед в Алипиевой келлии, в общем-то, был мне понятен, хотя трудно представить себе портрет, скажем, Ломоносова в келье нашего инока-соотечественника. Но национальной гордыни, которая иногда встречается у греков, и даже у монашествующих, у о. Алипия нет. А кроме того, он искренне любит русских. И язык наш учил у русских афонцев бескорыстно, без каких-либо практических целей. Теперь он часто читает русскую духовную литературу, отчего в его словарь проникло немало архаизмов. Выйдя из келлии на тропинку, он вдруг сказал: «Стезя».

Стезя привела нас к скромному саду-огороду о. Алипия. Одно-единственное дерево, слива, было покрыто сетью. «Дрозды, воробьи, голуби», – пояснил схимник. Показав рукой на зачахший куст, сказал: «Помидор умер». И, довольный тем, что удалось образовать целое предложение со сказуемым, рассмеялся.

Пахомий-зилот

Отец Пахомий, выходец из СССР и давний афонец, не приписан ни к одному из двадцати «господствующих» монастырей, к которым принадлежат все жители Святой Горы, даже отшельники. Впрочем, афонскому государству присущи широкий плюрализм и разнообразие ситуаций. «Диссидентствует» не только о. Пахомий, но и многие другие, живущие поодиночке или небольшими группами, диссидентствует целый монастырь – Эсфигмен, – отколовшийся от братства агиоритов и живущий сам по себе, без правительственных дотаций, электричества, под тревожным транспарантом, вывешенным на стене обители, «Православие или смерть». Поплатились за «диссидентство», впрочем, русские монахи-ильинцы…

Отец Пахомий появился на Афоне в 1970-х годах. Как человек горячий (мне кажется, во время Никоновых реформ в России он стал бы одним из старообрядческих вождей), новый агиорит глубоко и болезненно пережил греческий календарный раскол, приняв в итоге сторону зилотов. Покинув Пантелеимонов монастырь, куда был направлен Московской Патриархией, он ушел в зилотствующий Ильинский скит.

Я познакомился с ним впервые в 1992 году, сразу после изгнания скитников-ревнителей. Монах был задумчив и подавлен. Отлучившись по делам из обители, он обнаружил по возвращении свой дом опечатанным, лишившись, таким образом, не только всех вещей, без которых инок, в общем-то, может обойтись, но и паспорта, нужного, как выяснилось, и монаху, ибо без такового полиция с Афона выселяет. «Но меня с Афона выселят только мертвым», – заявил мне тогда о. Пахомий.

Встретил я его в Нагорном Руссике, русской обители, заселенной нашими монахами после Ксилургу до их спуска вниз, к морю, к великому в будущем Пантелеимоновскому монастырю. Грустное зрелище представляет сейчас этот скит: его жизнь и здания как будто бы обрублены. Подобно другим русским обителям, он с годами набирал силу, нынче всю поиссякшую. В начале XX столетия здесь началась постройка огромного собора. В России шла революция, гражданская война, а на Афоне потихоньку достраивали собор, и, когда его закончили в 1925 году, оказался он никому не нужным. И служат в нем теперь раз в год, на престольный праздник, в день св. Пантелеимона. В скитских же корпусах, по разным их углам, живут два пожилых русских монаха, принадлежащие разным юрисдикциям. Отец Иона, живущий в восточном крыле, ходит причащаться в свой Пантелеимоновский монастырь, а о. Пахомий, живущий в крыле западном, – в Эсфигмен, к братьям-зилотам.

В следующий раз, спустя пять лет, о. Пахомий выглядел более спокойным. Паспорт ему вернули. К странному положению зилота, живущего в незилотской обители, на Афоне привыкли.

Беседа наша, как и с большинством ревнителей, была тревожна, ибо по своему миросозерцанию они – апокалиптики, истово готовящиеся ко Второму пришествию Христову и усматривающие в хаосе нашей жизни знаки последних времен. Зилотов не занимают разговоры о делах, работе, профессиях их собеседников – «спасаться надо». И это очень правильно, как же не желать спасения души? И может, действительно прав о. Пахомий, и следует бросить все: переводы, писание книг, включая и эту, – и посвятить остаток жизни подготовке к жизни вечной?

Антихрист, бесы, звериное число 666, жидомасонский заговор – эти тяжелые темы чуть облегчались светлым афонским закатом, вкуснейшими помидорами и огурцами, взращенными о. Пахомием. За время зилотства в пустом Руссике он стал замечательным огородником и даже снабжает овощами своего единственного соседа, о. Иону.

Но к одной евхаристической чаше эти два русских святогорца не ходят. Действительно, можно поверить в последние времена.