Русский американец

   -- Я... я постараюсь раньше отделаться от вас. Вы доведете меня до того, что я высажу вас на первый попавшийся остров.

   -- Этого вы не сделаете, господин капитан. Вам отвечать придется.

   -- И отвечу, зато от вас избавлюсь...

   -- Вернитесь и ссадите меня хоть в Швеции.

   -- Я ссажу вас, но только не в Швеции. А теперь прошу оставить мою каюту!

   -- Охотно, господин капитан, подчиняюсь этому. -- И Тольский вышел.

   Иван Иванович послал ему вслед отборную брань.

   Однако эта сцена не образумила московского вертопраха. Действительно, он и его камердинер Иван Кудряш задались мыслью посеять вражду между капитаном и матросами. Почва для этого была благоприятная: многие матросы были недовольны строгим и требовательным капитаном и рады были чем-нибудь насолить ему.

   Особенно доволен был старик матрос, прозванный Волком за свой мрачный и нелюдимый нрав; никто из матросов никогда не видел улыбки на его хмуром лице, не слышал от него веселого разговора или смеха.

   Волк был опытным моряком, аккуратным и исполнительным; в своей жизни побывал он во многих экспедициях и отличался необыкновенной смелостью. В обращении со всеми, даже со своим начальством, Волк был груб. Однако на корабле его терпели как незаменимого матроса, и на его грубость капитан и другое корабельное начальство смотрели сквозь пальцы.

   Но как-то Иван Иванович, выведенный из терпения наглым ответом Волка, ударил его по лицу. Волк побледнел; его глаза сверкнули страшной злобой, но он все же сдержал себя и молча отошел от капитана, затаив в своем сердце жгучую к нему ненависть.

   Враждебное отношение Тольского к капитану Львову было известно всем матросам; недовольные капитаном радовались этой вражде и поощряли Тольского. К недовольным пристал и Волк.

   -- Ты, барин, положись на меня, я буду хорошим тебе помощником и слугою, -- хмуро сказал он Тольскому.

   -- Ты тоже недоволен капитаном?

   -- Разумеется... Кто же будет доволен таким зверем? Я никогда не забуду, как он меня ударил... У меня, барин, и сейчас горит лицо от того удара. Надо же, при всей команде стукнул... Ведь в моряках-то я служу тридцать лет, и вдруг оплеуха! Суди, барин, легко ли мне?

   -- Да, да... Капитан к тебе, старина, несправедлив.

   -- Я за этот удар отплатил бы ему ножом, да боюсь греха, а не того, что за убийство меня самого предали бы лютой казни.

   -- А ты знаешь, Волк, что я затеваю у вас на корабле?

   -- Нет. Товарищи болтали, что ты сам хочешь быть капитаном, но я этому не верю.

   -- А если это -- правда? -- тихо выговорил Тольский, оглядываясь, чтобы кто не подслушал.

   -- Право же, барин, чудной ты. Ну какой ты капитан? Не знаешь команды.

   -- Научиться не трудно. Да, наконец, мы другого поставим капитаном, человека опытного.

   -- Вот это -- другое дело. А со Львовым ты что задумал сделать?

   -- Ничего особенного. Он будет служить на корабле, только уже не капитаном, а вот хотя бы в твоей должности.

   -- Вот это хорошо, больно хорошо. Пусть он послужит простым матросом, пусть и над ним покомандуют. Тогда можно будет и его по лицу ударить, как он меня ударил! -- злобным голосом произнес Волк, потирая от удовольствия свои мозолистые руки. -- А когда ты, барин, расправу с капитаном учинишь? -- спросил он.

   -- Когда на нашей стороне побольше будет людей.

   -- Их и так немало. Большая часть команды стоит за нас.

   -- Хорошо, Волк, если бы все матросы захотели сменить капитана.

   -- Подождем, барин, немного -- и нашего полку еще прибудет.

   -- Что же, подождать можно. Только надо остерегаться, чтобы капитан как-нибудь не пронюхал про наш заговор.

   -- А ты, барин, думаешь, что он ничего не знает про твою затею?

   -- Он знает, да только далеко не все.

   Тольский с Волком стали усердно подготавливать смуту; они решили во что бы то ни стало отнять у капитана Львова его должность. Недовольных капитаном набралось порядочно.

   Однажды утром капитан Львов, выйдя из своей каюты на палубу, обратился к команде с обычным приветствием и не получил никакого ответа.

   -- Что это значит? Вы, ребята, не хотите отвечать мне? -- удивленно спросил он.

   Матросы молчали, хмуро посматривая на своего начальника.

   -- Вы... вы недовольны мною, так, что ли? Ну, говорите, чем недовольны?

   Матросы наперебой стали кричать.

   -- Недовольны и есть. Голодаем мы на корабле, водки совсем не дают, а если дают, то водой разбавляют.

   -- Есть не дают, а службу спрашивают! За всякую провинность бьют. Разве это жизнь? От такой жизни хоть в море бросайся.

   -- Не хотим такой жизни! Не хотим служить! Не вперед, а назад повернем корабль.

   Однако эти крики и угрожающие жесты нисколько не испугали мужественного капитана. Он сделал шаг вперед к возмущающимся матросам и грозно крикнул:

   -- Молчать! Смирно!

   И матросы, грозно кричавшие, вдруг, как по мановению волшебной палочки, смолкли.

   -- Если вы недовольны мною, то пусть каждый из вас говорит поодиночке... Ну, выходи кто-нибудь первым.

   От кучи матросов отделился Волк и сделал несколько шагов к капитану.

   -- А, Волк... Так я и знал!.. Так это ты настроил против меня команду и, наверное, не один, а вот с ним? -- сказал Иван Иванович, показывая на безмолвно стоявшего на палубе Тольского.