Русский американец

   Увидев свою жену в объятиях Тольского, губернатор побледнел и задрожал как в лихорадке. Вне себя он выхватил из ножен саблю и бросился было на Тольского. Последнему пришлось бы плохо, если бы Никита Васильевич вовремя не схватил за руку губернатора.

   -- Пусти, пусти, Никита, я зарублю эту гадину... Обоих, обоих зарублю! -- крикнул Семен Ильич.

   -- Полно, друг, полно, брат. И его, подлеца, и жену свою, негодную бабу, ты еще успеешь наказать, только не теперь. Обдумать ведь все надо. Пойми, Семен Ильич, их убьешь -- и сам погибнешь, -- уговаривал его Чурухин. Затем он сурово обратился к Тольскому: -- А ты чего торчишь? Ступай вон.

   Тольский направился было к двери, но ему преградил дорогу Бубнов.

   -- Ни с места, подлец! Или ты думаешь уйти ненаказанным из моего дома?.. Нет, зачем же... И она, и ты -- оба вы получите должное...

   -- В подобных случаях, господин губернатор, не ругаются, а кончают поединком, -- смело проговорил Тольский.

   -- Поединком? Дуэлью?.. Дуэли между нами быть не может! Разве ты -- дворянин? Нет, ты -- вор, хуже вора... Гей, солдат ко мне! -- крикнул губернатор.

   На призыв губернатора вошли солдаты.

   -- Возьмите его -- и в тюрьму, -- показывая на Тольского, сказал Семен Ильич.

   -- Меня? Меня в тюрьму?.. За что же?

   -- И у тебя, подлец, хватает наглости спрашивать? Ведите, а станет упираться -- связать. Тащите его!..

   Сколько Тольский ни сопротивлялся, но принужден был уступить силе солдат, которые не совсем учтиво потащили его из губернаторского дома в мрачную тюрьму.

   -- Ну а с тобой, сударушка, что мне делать? -- обратился Семен Ильич к своей бледной как смерть жене.

   -- Делайте что хотите. Я... я в вашей власти, -- тихо промолвила она.

   -- Верно, ты вся в моей власти, и за твой подлый и греховный проступок я должен судить тебя. Я -- твой муж, и я -- судья твой.

   -- Но не забывай и того, Семен Ильич, что у тебя есть сердце любящее, милующее, -- робко произнес Никита Чурухин. -- С несчастьем борись и сумей сдержать гнев свой. Прости, Семен Ильич, что напоминаю тебе об этом!

   -- Хорошо, хорошо. Ступай к себе, Никита.

   -- Как же ты здесь один? Нет, я не уйду. Ох, Семен Ильич, боюсь я за тебя.

   -- Да ступай же, братец! Ну что за меня бояться? Преступления я не учиню... Жены не убью, хотя она и достойна этого! -- сказал Бубнов, бросив злобный и презрительный взгляд на жену.

   После ухода Чурухина в горнице водворилось гробовое молчание, прерываемое только тяжелыми вздохами молодой женщины. Семен Ильич задумчиво сидел в кресле; черные, тяжелые мысли бродили у него в голове, отуманивали, не давали ни покоя, ни отдыха.

   -- Как же я любил тебя, как любил!.. А ты позором отплатила мне... -- тихо заговорил он. -- Я чуть не преклонялся перед тобой, а ты, преступная, осрамила меня, обесславила...

   -- Убейте меня!..

   -- И убил бы, если бы не боялся греха.

   -- Так отпустите... Я уеду отсюда, в монастырь поступлю.

   -- От мужа тебе одна дорога -- в могилу. Ты будешь жить в этом доме, только уже на другом положении... Прежде ты была здесь полной госпожой, а теперь будешь рабой, батрачкой.

   -- Лучше бы отпустили меня, Семен Ильич... Не отпустите -- хуже будет.

   -- А что же ты сделаешь? -- гневно спросил губернатор.

   -- Руки на себя наложу, -- чуть слышно ответила Федосья Дмитриевна.

   -- Что же, вздумаешь удавиться, я веревку тебе дам, а зарезаться захочешь -- нож... Ну, марш в свою горницу, оттуда ты никуда не выйдешь... Будешь сидеть под замком. Знай, нас разлучит только смерть.

XXIII

   Тольский очутился в тяжелом положении. Камера одиночного заключения была мала, низка, грязна. Удушливый, сырой воздух кружил голову Тольскому, а холод пронизывал до костей. Время было зимнее, стояли лютые морозы, а тюрьма почти не отапливалась.

   "Чертовски холодно в этой берлоге!.. Уж не думает ли старикашка губернатор превратить меня в сосульку или уморить голодом?.. Вот уже несколько часов я здесь сижу, а мне не дают ни пить, ни есть... Фу! Я весь дрожу. Пройдет еще несколько времени, и я на самом деле замерзну... А не хотелось бы мне умирать теперь, в мои годы... Да нет, я не умру! Мой верный Кудряш на свободе... Он уже раз спас меня, вывел из тюрьмы -- спасет и теперь", -- рассуждал Тольский.

   И он действительно не ошибся.

   Иван Кудряш, услыхав, что его барин опять очутился в тюрьме, не знал, что ему предпринять для его освобождения. Губернатор теперь косо посматривал и на него, подыскивая случай и слугу отправить к барину. Но Кудряш был хитер, ловок и вел себя в городе, как говорится, тише воды, ниже травы.

   Прошло несколько дней с того момента, как Тольского посадили в тюрьму, и во все это время к нему никого не пускали, строго выполняя приказ губернатора.

   Ивану Кудряшу очень хотелось повидать своего барина, поговорить с ним, но его не пускали. Тогда Кудряш стал придумывать, как бы ему проникнуть в тюрьму, и решил подкупить тюремную стражу.

   Однажды поздним вечером он, захватив с собою бутылку водки, направился к тюрьме. Вечер был холодный и сырой, и старый солдат из алеутов, стоявший на часах у башенных ворот тюрьмы, корчась от стужи, бегал взад и вперед.