Русский американец

   Тольский тоже угрюмо молчал; он раздумывал о своей судьбе, которая прежде баловала его, словно нежная мать, а тут вдруг стала лиходейкой-мачехой, забросила на край света в неведомую страну и отдала в руки дикарей.

   Наконец Кудряшу надоело лежать молча, и он решился заговорить со своим господином.

   -- Сударь, сударь, -- тихо, дрожащим голосом позвал он Тольского. -- Вы, сударь, на меня не сердитесь?

   -- За что?.. Разве ты в чем-либо виноват? -- удивляясь, спросил у своего верного слуги Тольский.

   -- Как же, сударь!.. Я... я премного перед вашей милостью виноват. Ведь заснул я, сударь, крепко заснул...

   -- Ты вот про что!.. Успокойся, Ванька, успокойся, видно, такова наша судьба... Ведь если бы мы с тобой и не спали, все равно ничего не сделали бы, даже если бы стали защищаться, только хуже озлобили бы их и, может быть, давно погибли: их много, а нас двое. Жаль только, что я не послушал тебя и отпустил Гусака. Он сам был когда то дикарем и скорее помог бы нам. Одно нам остается: готовиться к ним на обед.

   Разговор Тольского с Кудряшом был прерван. В шалаш вошли два дикаря и знаками приказали им следовать за собою. Те повиновались. Их окружила толпа дикарей и повела в свой стан под палящими лучами солнца, не давая отдохнуть ни минуты.

   Тольский и Кудряш едва успевали за ними; они выбились из сил, ноги отказывали им повиноваться, но дикари, скаля свои белые зубы, подгоняли их ударами в спину.

   Наконец, уже к ночи, дикари вышли из лесу на обширное песчаное поле, где в беспорядке были разбросаны шалаши, сделанные из древесных сучьев и высокой травы. В один из них и впихнули пленников.

   В шалаше было совершенно темно, и едва Тольский с Кудряшом сделали шага два, как один за другим полетели в какую-то яму.

   В шалаше у дикарей обыкновенно вырывалась неглубокая квадратная яма; в одной из ее стен помещался небольшой туннель, по которому приходилось зачастую ползать -- так он был мал и узок; туннель соединял две ямы, одна из которых -- поменьше -- служила, так сказать, входом, а другая -- побольше -- жилищем дикарей в зимнее время; над ямой сводом поднималась крыша с отверстием посередине для выхода дыма. Ночью, когда погасал огонь в очаге, дикари выбрасывали в это отверстие обгоревшие головни и плотно закрывали его кусками кожи, а вход в шалаш завешивали шкурами. Из горячей золы постоянно поднимались дым и разные вредные газы, к этому присоединялся и запах от тесно скученных грязных людей, гнилой рыбы, испорченного мяса, старой кожаной одежды и щенят.

   Тольский, очутившись в яме, не скоро пришел в себя от неожиданности и невольного испуга.

   -- Иван, жив ли? -- позвал он своего слугу.

   -- Ох, жив, сударь, только спину отшиб...

   -- Ничего, Ванька, до свадьбы заживет.

   -- Мы, сударь, видно, в могилу попали...

   -- Не торопись, Ванька! И в могиле скоро будем, а это, верно, пока жилище дикарей. Это еще что за отверстие? -- проговорил Тольский, нащупав в яме вырытый в земле туннель, после чего со связанными руками пополз по этому проходу и вскоре очутился в зимнем обиталище.

   Кудряш последовал за своим господином. Как в первой, так и во второй ямах царил непроницаемый мрак.

   -- Из одной могилы, сударь, мы попали в другую, -- подавив в себе вздох, промолвил Кудряш.

   -- Да, и в более обширную... Плохо, парень, что руки у меня связаны.

   -- Дозвольте, сударь, я развяжу! Зубы у меня острые, хоть какую веревку перегрызут. -- И Кудряш, подтянувшись к своему барину, стал зубами рвать веревку.

   Веревка, которой были связаны руки Тольского, оказалась довольно толстой, и Кудряшу пришлось немало над нею поработать; но в конце концов руки Тольского были освобождены, и он поспешил развязать руки и своему слуге.

   От сильного зловония у Тольского кружилась голова; он стал обдумывать, как бы ему и Кудряшу выбраться отсюда, и решил пробраться туннелем обратно; там воздух был не так испорчен и было чем дышать.

   Но тут узников начали мучить голод и жажда.

   -- А что, Ванька, не улизнуть ли нам? -- проговорил Тольский, обдумывая план побега.

   -- Как улизнешь, сударь?.. Чай, дикари-то нас зорко стерегут. И пытаться нечего... Пожалуй, еще хуже наделаем, поймают нас да убьют...

   -- А не все ли равно -- часом позже, часом раньше? Ведь дикари нас живыми не выпустят.

   -- Что и говорить!.. А только у меня есть предчувствие, что мы спасемся.

   -- Хорошо бы, Ванька, твоими устами да мед пить.

   -- Так и будет, сударь... Давайте Богу помолимся... Теперь ведь нам одна надежда, на Бога...

   -- Верно говоришь, Иван, верно!..

   Кудряш был человек религиозный и принялся усердно молиться. Тольский последовал его примеру. Молитва несколько успокоила их.

XXV

   Ранним утром Тольского и Кудряша вывели из шалаша на луг, где собрались дикари со своим предводителем, и поставили их посередине, предварительно скрутив руки. Дикари о чем-то между собой совещались, неистово кричали, беспрестанно подходили к Тольскому и его слуге, рвали их за волосы, вертели и больно щипали, скаля белые зубы.