Русский Амстердам (сборник)

– А за все, – невозмутимо ответила она, и ясно стало, что ответ давно готов, выстрадан, отполирован, и дискуссии не предполагает.

– Ну за что, за что? За войну, за коллективизацию, за аресты?

– И за это. Молодая ты еще, Катерина, вот и ерепенишься. Ничё, подрастешь, поймешь сама. Только меня уж не будет.

– Бабушка Глафира, – только и смогла сказать Катя, опускаясь на стул, – ну что вы такое говорите! Да не буду я никогда такого понимать, и благодарить его не за что. Вы – да, вы многое сделали, воевали, вам благодарность. Ему-то за что?

– А чё мы без него? – тем же ровным, бесцветным тоном отозвалась бабка. – Ну ничё, поймешь потом.

– Да Бога, Бога благодарить надо!

– А нет его, Бога-то.

И нечего было Кате на это ответить. Сама себя уже ругала: не миссионерствуй, когда не просят! Впрочем, когда еще миссионерствовать? Ну, уж во всяком случае не тебе, клуше, только опозоришься, а что себя опозоришь, так неважно, важно, что имя Его от таких хулится. Но уперлась рогом и выдохнула:

– А церковь – есть?

– Церква есь, – согласилась бабка.

– Так ведь эта церква и помогает вам! Обеды вон, откуда, думаете, таскаю? Я ж у вас копейки… – и тут же сама осеклась, стыдно было таким попрекать.

– Денег, чо ль, надо? Так я дам, – ответила бабка, не сдвигаясь с места, – есть вон, похоронные. Под наволочками в шкафу. Ты уж тогда возьми, если чо. А надо будет – и так бери, чо мне похоронные. Чай, на улице не бросят, всяко закопают. И Митьке-то телеграмму отбей, чтобы приехал…

Бабку понесло на любимую тему: как помирать будет. С нее уж скоро не скоро своротит. И чувствовалась в этом какая-то фальшь: ждет, что начнут ее отговаривать помирать, обещать долгой жизни. А что тут обещать, когда – да, единый всем конец, и лично Железной Глафире до него и в самом деле рукой подать. Тут жизнь надо итожить, думать, с чем предстанешь. И кого благодарить соответственно. Но Катя только молча собрала свои судки, поправила съехавшую скатерку на столе, пошла к выходу.

– До свидания, Глафира Петровна!

– Баба Глаша я тебе, Катерина, – отозвалась та, не сдвигаясь с места, а потом поправила пучок седых, давно не мытых волос и добавила: – А насчет церквы, так ить тоже он. Он ведь разрешил, в войну как раз. Чтобы вам послабление. Ну, вот и вы соответственно. Пользу тоже приносите.

Катя аж задохнулась, но ничего не сказала, ушла.

Уже вечером долго жаловалась Светке по телефону, пока отец не сказал, что ждет срочного звонка.

– Ты понимаешь, она же нарочно!

– Ну и ладно. Тебе-то что? Благодарит и благодарит. Ты разве за спасибо это делаешь?

– Нет, конечно, но все равно, нельзя же так…

– Ну, а что ты думаешь, у них мозги давно набекрень от этого коммунизма, еще посмотрим, какие мы в старости будем…

– Как ты не понимаешь! Мы, конечно, можем в чем-то и ошибаться, и вообще, но Сталин, это же… ну как Гитлера благодарить, в конце концов…

– Да плюнь ты на нее!

– Я не могу, у нее же больше никого нет. Сын где-то далеко, даже не пишет.

– Ну не в этом я смысле. А пусть говорит себе, что хочет.

– И ты представляешь, она даже слова как выговаривает, словно в деревне у себя: «церква», «чо». В Москве уж лет тридцать как живет, а все по-деревенски. Она вообще как из музея – вот законсервировалась, как была, и ничего не видит, не слышит, не понимает.

Специально. Я броню вот эту пробить хочу, ладно, пусть она ни в Бога, ни в черта, – тут Катя осеклась и перекрестилась – но… но пусть хоть как-то из скорлупы этой своей выйдет. Я же, понимаешь, я ловлю себя на том, что я ее ненавижу. Вот еду ей ношу, продукты, убираю этот срач, там на стенах прямо налет какой-то жирный по масляной краске – а сама ее ненавижу.

– За то, что пользуется?

– Да это ладно, это ничего. Надо же старикам помогать в самом деле, а у меня силы есть. Нет, за то, что… ни благодарности, ну это тоже ладно, ни даже понимания какого-то. Мол, ей все должны, а она только идолу своему усатому будет молиться.

– Катька, так ты ее ненавидишь за то, что она такая, какая есть. А с этим ничего не поделаешь. Не хочешь – откажись, возьми себе другую старушку, богомольную. И вообще ты с церковью этой совсем как-то пропадать стала, мы вон с девчонками третьего собираемся на Манеж, там в одном месте распродажа начнется, я такую курточку пасу, может…