Русский Амстердам (сборник)

Измученные, пошли они к автобусу (говорят, был еще какой-то скоростной поезд, но дороже), и уже на самом выходе из аэропорта налетел на Антона какой-то долговязый парень в дурацкой шапочке, чуть с ног не сшиб, схватился за его куртку, потом извинялся и хлопал по плечу. Придурок, одно слово.

А в автобусе, когда поплыли за окнами заснеженные деревья, дороги, такой русский и забытый пейзаж, понял Антон, что теперь он – на Родине. Не слишком гостеприимной, но своей, своей навсегда… Да, кстати, не худо бы проверить, паспорт, деньги – на месте? Паспорт – да, и деньги российские на дорогу тоже, а доллары…

Он обшарил карманы, и второй раз, и третий, и это было уже явно бесполезно: он же помнил, где они лежали. И теперь их там не было. И даже лица того долговязого не мог вспомнить, такое оно неприметное, и шапка натянута по самые глаза…

Фарт, он суеты не любит. Если повезло – радуйся жизни и не проси себе лишнего. После Домодедова – гулять надо было, жизни радоваться. Нет же, потянулся…

«Франклин» вместе с собратьями, такими же «франклинами», лежал во внутреннем кармане Дюхиной куртки, а довольный жизнью Дюха выходил из такси у станции метро. Нет, на метро он ехать не собирался, просто жила тут одна. Вот как раз к ней. Позвонил ей по мобиле еще из такси, готовься, мол, все такое, отметим успешный бизнес. В самом деле, бизнес некислый сегодня получился!

Идти здесь пять минут, но у метро киоски, не с пустыми же к ней руками. Или вот в супермаркет завернуть… Киоски быстрее, но шику больше в супермаркете. И вообще, может, поменять одного «франклина», а то рублей маловато?

Пока он топтался перед рядами киосков, выплыла эта бабулька. Не совсем еще старая, но такая уже, пенсионного вида. Печенье какое-то покупала, как раз перед Дюхиным носом. И деньги – вытащила, отслюнила полтинник и так небрежно сунула остальное в свою кошелку, у всех на виду…

Эх, Дюха-Дюха, ведь шептал же тебе голос: стой, хватит на сегодня! Но таких учить надо, это ему накрепко запало, и руки, руки сами пошли гулять…

– Ах ты! – заревело у него над ухом, а еще раньше того вздернуло левую руку вверх, да так, что искры из глаз посыпались. – У бабки, последнее!

– Бат-тюшки! Да что ж деется-то! – заверещала бабка, ощупывая разрезанную свою кошелку, но не успел Дюха вытащить деньги, нет, не успел, а вот бритва уже валялась на земле, и как ни выворачивали руку, успел, успел он пхнуть ее ботинком в сторону.

– Пусти, ты чего! – запоздало заголосил Дюха, все еще не видя обидчика.

– Деньги проверь, мамаша, – спокойно отозвался тот же голос над левым ухом, а справа ему ответил другой, похожий:

– И как ты его углядел, Андроныч?

– Да ведь с той командировки привычка у меня – смотрю в толпе, кто где руки держит.

Дюхе стало нехорошо, и злился на себя самого, зачем полез к бабке.

– Ой, сынки, деньги-то вот они, хотел вытащить, гад, ридикюль вон порезал! – заголосила бабка.

– Не я это, не докажешь, – привычно огрызнулся Дюха, но левая рука все еще была заломлена, тут особенно не повыступаешь.

– Пойдем, пойдем, – мрачно сказал невидимый Андроныч и потащил его прочь от киоска. – И вы, мамаша, с нами пройдите.

– Не докажешь! – взвыл Дюха от боли и обиды.

– Пойдем. – Андроныч уверенно тянул его в сторону, и Дюха подумал, что где-то здесь, во дворах, должно скрываться неизвестное ему пока отделение милиции. Так-то оно все вроде бы ничего, но вот пачка купюр в кармане куртки… Не докажут, конечно, а вот отобрать – запросто.

– Ой, спасибо, сынки, – причитала бабка, – ридикюль-то он спортил, пусть компенсирует…

– Ридикюлю твоему – три копейки цена, – прохрипел Дюха.

– А моральный ущерб? – не унималась бабка и даже забежала вперед, чтобы взглянуть ему в глаза. Бабка как бабка, совковая, противная. – Ответишь, голубчик, за все ответишь!

– Не докажешь, – снова коротко бросил Дюха.

Его завели во двор, толчком поставили к стене, так что чуть не разбили лицо о кирпич, ударили по голени ботинком, чтобы раздвинул ноги, а руки распластали по кирпичу, и левая все еще была зажата в железных тисках.

– Больно, пусти! – дернулся Дюха, но Андроныч явно рассчитывал движения именно так, чтобы с избытком, чтобы больно, чтобы показать свою силу над беспомощным Дюхой.

– Пусти, ты что, ты кто такой ваще, ты не докажешь ни хрена! – заголосил он.

– Чего я не докажу? – спокойно спросил Андроныч, пока чьи-то ладони деловито охлопывали Дюху по рукам и ногам, приближаясь к заветному карману.

– Кражу, блин! Пусти!

– Кому не докажу? – тупил Андроныч.

– Ментам!

– А, – рассмеялся Андроныч, – так ты что, решил, мы тебя в ментовку поведем?

– Наи-ивный, – присвистнул его собеседник.

И тут Дюха заголосил визгливо, по-бабьи, неразборчиво, и только ясно было, что просил мужиков оставить его в покое и что непорядок это, невинного человека вот так…

– Опаньки. – Грубая квадратная ладонь извлекла из кармана куртки пачку «франклинов», ту самую, и другая ладонь, увидев, как дернулся Дюха, мягко, но уверенно ткнула его под ребра, так что ноги сами подкосились и в боку разлилась пульсирующая боль.