Русский апокалипсис

После распада СССР русский язык преобразился. На месте коммунистического новояза, прежде чем возник новояз эпохи разведчика, проросли, как побеги бамбука, многочисленные неологизмы, наспех рекрутированные из тюремной и наркоманской фени, претендующие на отражение новой реальности. Они превратили русский язык в язык желания, иронии, насилия, прагматизма. Вместе с ними на страницах русских романов появились матерные слова. Впрочем, пионером был Солженицын (я позвонил ему, чтобы выяснить его отношение к мату, но его жена Наталья Дмитриевна передала мне, что он не хочет высказываться на этот счет), который еще в начале 1960-х годов опубликовал «Один день Ивана Денисовича», где гулаговский сленг передавался слегка закамуфлированными матерными словами. Мат был подан искажено не только из-за цензуры (автор не восстановил его, когда стало можно), но и из стыдливости. Эту стыдливость преодолела современная русская литература. В горбачевской России сначала возникли цензурные точки как первые намеки на существование обсценной лексики, но я помню, что роман «Русская красавица», опубликованный в 1990 году, уже содержал матерные слова без точек. Это вызвало взрыв негодования народной цензуры: печатники города Владимира, куда в типографию издательство отправило рукопись, отказывались печатать текст. Делегация из шести человек, представляющих рабочий класс, приехала в Москву на переговоры, и мы проспорили шесть часов, прежде чем я смог их убедить его напечатать. «Ладно, напечатаем, но каждому из нас после дайте книгу с автографом», — неожиданно подытожили владимирцы.

Сенсацией стали постперестроечные публикации русской классики. Любопытный читатель с изумлением узнал, что Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Чехов, Маяковский пользовались матом, кто в стихах, кто в частных письмах. На поверхности литературы возник мало кому до тех пор известный поэт XVIII века Иван Семенович Барков — крестный отец литературной матерщины, которого Пушкин считал своим учителем.

Об отношении хозяина самой успешной российской газеты «Новое время», Алексея Суворина, к мату Василий Розанов писал так:

«Он любил крепкую русскую брань: но — в ласковые минуты, и произносил ее с обворожительной, детской улыбкой».

Мат — бонвиван, балагур и шалун. Это можно считать позицией просвещенной российской интеллигенции по отношению к мату перед революцией. Серебряный век использовал мат как форму освобождения от условностей. Питерская поэтесса Вероника Веро, дожившая до 1972 года, слабый поэт, но близкая подруга Брюсова и Блока, писала в «Моей поэме»:

Я никогда не скажу
Член, фаллос, детородный орган
Или пенис.

Для меня
Он всегда будет
Хуй.

В России никогда не было большой эротической литературы (в отличие от французов). Были какие-то рассказы Алексея Толстого, которые читались в школе под партой. Ах, да, был «Санин»… То же самое можно сказать и о порнографии. Ее — не было. Вообще, литературная порнография как объективное понятие не существует. Это слишком неуловимая вещь. Способность возбуждаться от литературного текста — чересчур ситуативна; она зависит от множества возрастных, культурных, социальных обстоятельств. Что для одного порнография, для другого — розовые слюни. В русской традиции порнография — скорее пересмешница, годная для «посмеяться». Гомосексуальная поэма А. Ф. Шенина «Похождение пажа» о нравах петербургского кадетского корпуса, которая ходила в списках в первой половине XIX века, интересна не столько описанием однополых утех и сладострастной порки, сколько как редкое свидетельство подспудной жизни николаевской России. От Баркова до постмодернизма предполагаемая порнография уничтожена в зародыше ироническим вывертом или просто-напросто юмором. Хармс уже в 1930-е годы шел по постмодернистскому пути:

А я готов твою пизду лизать, лизать,
          Лизать без передышки
И слизь глотать до появления отрыжки.

Мат был и остается органической частью народной культуры, что выяснилось при публикации запрещенного царской и советской цензурой огромного пласта русского фольклора: песен, частушек, пословиц, прибауток, заветных эротических сказок (издававшихся раньше только за границей). Кроме того, были впервые опубликованы матерные анекдоты. Традиция Баркова и народная культура сошлись в веселом отношении к сексу. Русский юмор часто построен на мате. Мат посыпался как из рога изобилия. Мифический корабль русской невинной культуры стал тонуть. Вот тут-то и всполошились блюстители чистоты.