Русский апокалипсис

Мы слушаем старошотландские баллады. В исполнении жены. Не сравнить! Москва внутренне переродилась. У нее бьется другое сердце. Она — модница — тоже красит волосы в один и тот же цвет на голове и на лобке. У Москвы тоже ярко-красные срамные губы. Москва больше не говорит «дай, я тебе отсосу!», но — «хочешь, я возьму в ротик». Лиза боится, что при разделе жилплощади ее, наверное, обманут. Семья! Лиза считает, что ее груди будут еще больше. По крайней мере, на один размер. Но лучше на два! Она поступает в университет. Подруги будут от нее в полном восторге. Преподаватели будут от нее без ума. Весь университет будет звать ее «Мэрилин». На репетициях у всех мальчиков будет на нее стоять. Ее талант признает стадион «Олимпийский». А тот первокурсник, что не попросил телефон, замучится. Лиза станет звездой Евровидения. Наконец она купит себе розовые сапоги.

Почему дешевеют русские красавицы?

Скучный номер гостиницы. В двух шагах от дома, где жил Ленин. Я не знаю, чем себя занять. На улице мелкий весенний дождь, под зонтами подчеркнуто эксцентричные горожане Цюриха. До выступления в неизвестном мне театре перед непонятной публикой с чтением отрывков из новой книги куча неубитого времени. Я взял со стола городской журнальчик типа «Афиши», стал рассеянно его разглядывать. Из реклам выяснилось, что в Швейцарии продается много разных часов, о чем я напрочь забыл, но часы покупать не хотелось. Не хотелось идти ни есть, ни пить. Не хотелось посещать дом Ленина. Не хотелось никуда звонить. В душе — серая нирвана. Я заглянул в конец журнала, где ночная жизнь, полная наклеенных на соски серебристых звезд. Какой-то клуб щедро разместил на полполосы объявление: у них водятся прекрасные русские, украинские, таиландские и бразильские гёрлз.

Замечательный ряд. Россия оказывается в авангарде эротической экзотики. Это навело меня на мысли о судьбах родины. Ни для кого не секрет, что русские гёрлз, Наташи и Тани международных борделей, сделали то, что не смог сделать русский солдат: они завоевали весь мир. Очаровательные славянские лица с диким и жалким оскалом проститутки мелькают от Токио до Амстердама. Лихие наемницы. Их продают в рабство какие-то темные силы. Они пищат, но продаются. Пограничники всех стран вылавливают их на своих аэропортных границах: завидев мало-мальски привлекательную одинокую девушку с российским паспортом, они немедленно приступают к дознанию. Зря стараются: Наташи и Тани, как и Гарри Поттер, умеют быть невидимками.

Россия потеряла свое лицо. Русские гёрлз существенно изменили ее имидж. Что бы ты ни говорил с подмостков цюрихского театра, твои соотечественницы ползают на коленках по соседней сцене. Не их, а нас всех приравняли к Таиланду и Бразилии. И если среди русских и украинских девушек редко промелькнет белорусская beauty, то это вопрос к полицейскому государству, регламентирующему сор из избы.

В самой же русской избе речь идет скорее не о проститутках, о которых много писалось, а о вырождении русских женщин. Если верить тем самым марксистам, что собирались напротив моей гостиницы до своей отправки в революционную Россию, то все определяется материальными соображениями. В конце концов, пятнадцать-десять лет назад в тех же самых цюрихских ночных клубах работали польские девушки, а в Италии польские иммигранты надоели всем своим желанием вытереть лобовое стекло на перекрестке. Теперь они все исчезли, и несчастье откатилось на восток. Но существует принципиальная разница, неподвластная марксизму. Польское национальное сознание воспринимало польскую проституцию как моральную катастрофу. У нас же нет национального сознания, настоянного на моральной традиции, поэтому катастрофу воспринимать нечем.

Русская женщина была меньше раздавлена советской властью, чем современным состоянием дел. Она справилась с муками социалистического эксперимента, потому что эксперимент противоречил как женскому естеству, так и человеческой природе. Она подсознательно сопротивлялась саморазрушению, инстинктивно пряталась в себя. Советская власть была преимущественно мужским занятием. Женщина могла пропитаться ее ложной романтикой, но не ее схоластической сущностью.

Рынок оказался ловушкой для русской души. Он предложил соблазны не в будущем, а в настоящем. Он предложил реально сравнить, кто как живет и кто что имеет. Русский народ и до революции не справился с рынком. Именно это предопределило победу Ленина, экспроприацию экспроприаторов. Дело не в зависти, а в неспособности к национальной реализации через рынок. Религиозные идеи самоограничения и моральные основы чести в России никогда не срабатывали.