Русский аркан

Спать ночью почти не пришлось: одни насекомые кусались, заставляя поминутно чесаться, другие бегали по рукам и лицу. Истинная пытка. Как будто злодейке-судьбе было мало наградить узницу желудочными коликами от тюремной баланды!

К утру измученная Катенька вновь была готова сдаться, назвать себя, возможно, к вящей потехе всей полицейской части.

Не пришлось. Незадолго до завтрака (жидкая овсянка последнего сорта, сваренная на воде) глазок в двери на секунду открылся, явив внимательное око надзирательницы, после чего заскрежетал ключ в замке.

Дверь отворилась.

– Это что же? – услышала Катенька возмущенный женский голос едва ли не раньше, чем увидела товарку по несчастью. – Один топчан на двоих? Заставлять приличную даму спать на полу? Вы, верно, с ума сошли! Я жаловаться буду!

– Па-а-ашевеливайся! – Грубый голос надзирательницы совпал с могучим толчком в спину, заставившим новую узницу опрометью пересечь камеру.

– Да как вы смеете! – закричала великая княжна в великом негодовании. – Вы… вы… – Она запнулась, не зная, какое выбрать определение для беспардонного поведения тюремных служащих. – Вы…

Так и не придумала. А когда после ответного «поговори еще у меня» лязгнула дверь, стало поздно стыдить невоспитанную бабу.

Зато новая узница, оставшись вдвоем с Катенькой, начала быстро преображаться. Одним цепким взглядом она охватила камеру, не особо задерживаясь на великой княжне. Прошлась туда-обратно, стуча по цементному полу подкованными каблучками, и с каждым шагом менялось в ней все: осанка, походка, неуловимые индивидуальные штришки, столь любимые портретистами… Повернулась – и преобразилась окончательно. В камеру втолкнули молодую особу с роскошными вороными локонами, выбивающимися из-под шляпки, и шляпка была модная, и платье явно сшито на заказ у хорошей портнихи, словом, втолкнули даму из общества, если судить по одежде, словам и манере держаться. Но в камере оказалась разительно другая женщина.

Обвитая шелками гибкая фигурка вмиг напомнила не то о ящерке, не то о ласке или другом зверьке из породы куньих, может быть, хорьке. С лица исчезло оскорбленное выражение. Жесты стали развязными, взгляд погас и одновременно сделался порочным. Ни дать ни взять – падшая аристократка из не рекомендованных к чтению французских романов, доставаемых, впрочем, иногда через верных фрейлин.

Падшая-то падшая, но до чего умеющая притворяться, когда надо! В один миг стало ясно: вот она, гостья из преступного мира, с другой планеты…

И остаться с нею в камере наедине?!

Катенька внутренне сжалась. А новая узница вдруг подмигнула ей без приязни и осведомилась низким, с чувственной хрипотцой голосом:

– Таки сидим?

– Сидим.

– Ты-то себе сидишь, а я-то себе стою. А ну-ка подвинься, милочка. Расселась.

– Ах, пожалуйста! – Катенька, вспыхнув, подвинулась на топчане.

Некоторое время сидели молча.

– Ты кто? – первой подала голос новая узница. Церемоний она, похоже, не признавала. – За что тебя?

– Аграфена Коровкина, – назвалась Катенька. – А за что – не знаю.

– Груня, значит. Сама-то откуда?

– Из Пензенской губернии. В Москву приехала место искать.

– Врешь, – безжалостно определила новая знакомая. – Не умеешь врать, а таки врешь. Глупо. Погляди на себя, какая ты Груня! Да и разговор выдает. Ну, дело твое. А я Софья Лейбовна Блювштейн. Или, если хочешь, зови меня Шейндлей-Сурой, мне без разницы.

«Еврейка, – поняла великая княжна, чуточку успокоившись. – Ну и типаж, однако. Кто она – мошенница? Содержательница притона? Похитительница драгоценностей? Вот и отменяй ради таких черту оседлости…»

Последней мысли Катенька устыдилась и постаралась ее забыть.

Она не ответила. Еще помолчали. Великая княжна чувствовала, как Софья (или Шейндля?) разглядывает ее без особых церемоний. А когда затянувшееся молчание стало невыносимым, вдруг странно и дико прозвучал вопрос новой знакомой:

– Выйти отсюда хочешь?

– Конечно. – Вздрогнув от неожиданности, Катенька взяла себя в руки. – То есть хотела бы… но как?

– Глупая. Это совсем просто. Ты, что ли, никогда в полицейской части не сидела?

– Не сидела, – призналась Катенька.

– Оно и видно. Ну да ты не морщись, это дело житейское. Может, для тебя и лучше, что не сидела. Ладно, объясню. Гляди сюда. Тебя вчера взяли, верно?

– Да, и не знаю за что…

– Помолчи-ка. Я знаю. Подвернулась под руку, вот и взяли. Вполне себе уважительная причина. Хитров рынок полиция вчера громила. А! Шуму много, а толку, как всегда, не будет.

– Это почему? – неожиданно для себя вступилась за полицию Катенька.

– По кочану. Ты меня слушай, уж я нашу полицию со всех сторон знаю. Им что главное? Откозырять: задержали, мол, стольких-то. Им: молодцы! Они: рады стараться! Девять из десяти взяты ни за что и будут отпущены на волю, но кому это интересно? Но тебя не выпустят, не надейся.

– Отчего же? – взволновалась Катенька.