– Раз вчера не выпустили, значит, с тобой все не так просто, – пояснила новая знакомая. – Ты не из уголовных, я вижу. Может, любовника прирезала, а? Нет? Да ты не стесняйся, я не выдам. Все равно нет? И не политическая? Ну и ладно, всякое бывает. Мне без разницы. Может, твои приметы на чьи-то похожи или пашпорт не в порядке. Разберутся – выпустят… не сразу, понятно. Хотя иные, бывает, на каторгу идут за чужие дела, так-то…
Катенька вздрогнула.
– На каторгу?
– А куда ж еще? Разве что на поселение, кому повезет. А совсем не повезет, так и на эшафот – два столба, одна перекладина… Деньги-то есть?
– Что?
– Деньги на адвоката есть, спрашиваю?
– Деньги? Есть.
Екатерина Константиновна понятия не имела, сколько денег нужно на защиту в суде. Да и как их теперь получить, когда они оставлены на квартире?
А если квартиру обворуют, пока она сидит в тюрьме?..
Великая княжна вздохнула. Положение казалось тяжким, впереди сгущались грозовые тучи и ни единого просвета.
– Это славно, когда можно пригласить хорошего адвоката, – выждав небольшое время, с непонятным значением заговорила новая знакомая. – Очень даже замечательно. Могу поспособствовать найти хорошего, такого, что грязной водой дочиста отмывает. Недорого возьму. Надо? Нет? А можно сделать проще, но дороже станет. Хочешь уже сегодня выйти отсюда, а?..
– Как это? – оторопела Катенька.
– Очень просто, глупая. Вызывают меня, Софью Блювштейн. Вместо меня выходишь ты. Свежего дела на мне никакого нет, так что меня, то есть тебя, отпускают восвояси, понятно?
– Но как же…
– Тьфу, тугоумная! Дежурство в части длится сутки, смена в девять утра. Те архаровцы, что тебя вчера сажали, через полчаса по домам разойдутся – на перинах отсыпаться. Новая смена нас с тобой еще и в глаза не видывала. Теперь следователи. Эти ходят на службу каждый день. Тебя вчера на допрос водили?
– Нет. Только к дежурному офицеру.
– Ну и прекрасно! Видишь, как все чудно складывается! Никто не знает нас в лицо. Значит, как вызовут Софью Блювштейн, выйдешь ты вместо меня, это раз. Что отвечать следователю, я тебя научу, это два. Да следователя еще, может, и не будет, я же говорю: свежего дела на мне таки нет. Это три. Ну, может, бумагу какую дадут подписать… насчет сто первой версты или еще чего. Подписывай. Ничего не бойся. Если увидишь, что я тебя обманываю, просто назови себя – и дело с концом. Задний ход дать успеешь, и ничем он тебе не грозит. Может, посекут слегка, но и только…
– Как… посекут?..
– Розгой. Ты не перебивай, ты слушай. Окажешься на воле – сходишь по одному адресу, отнесешь деньги. Три тысячи рублей. Адрес и слова, какие нужно сказать, выучишь наизусть. Это четыре. Там же и помогут с новой ксивой…
– С чем? – робко пискнула Катенька.
– С пашпортом. Твой-то пашпорт останется в полиции, а жить совсем без ксивы в России таки не рекомендуется. Не тушуйся, пашпорт тебе сделают лучше настоящего и недорого возьмут. Это пять. Понятно?
– Понятно. Но… три тысячи?
– А сколько же ты хотела, голуба моя, за свободу? Три копейки? Все имеет свою цену. Тебе свобода, мне неудобство… За эти деньги я обещаю три дня выдавать себя за… как тебя?.. за Аграфену Дормидонтовну Коровкину. По тысяче за сутки. За трое суток можно унести ноги на край света. Что, дорого прошу? Так я же не настаиваю. Не согласна – сиди тут, клопов корми.
– Согласна! – воскликнула великая княжна. – Однако…
– Что «однако»? – догадливо ухмыльнулась новая знакомая. – Думаешь, с чего это я тебе поверила, а? Вдруг взяла да поверила на слово, да? Ну признайся: думаешь? А нечего тут думать. Я в людях не ошибаюсь. Ты меня не обманешь. Полицию обманешь, а меня нет. Я с тебя слово возьму, а ты его сдержишь. Верно?
– Сдержу.
– То-то же. Теперь вот что: тебе надо изменить внешность. Эх, была не была! Знай мою доброту. Держи.
И, сняв шляпку, новая знакомая начала отцеплять от пышной прически один вороной локон за другим. Вот это номер! – они, оказывается, держались на шпильках.
– Подставляй головешку. Сейчас я из тебя такую брюнеточку сделаю, что в Одессе все девочки с Молдаванки обзавидуются…
…Ветер пел в ушах, и душный воздух бил в пылающее лицо, как пустынный самум, не принося облегчения, и копились над крышами домов черно-лиловые грозовые тучи, ворчали и посверкивали, и несся по улицам подхваченный порывом ветра легкий мусор… Измученная африканским зноем Москва притихла и съежилась, готовясь принять на себя буйство грозовой стихии. Закрывались палатки и киоски. Рысцой бежал офеня с полным лотком свежевыпеченных маковых саек. Попрятались в подъездах мальчишки-газетчики. Возле магазина модной галантереи суетились приказчики, закрывая деревянными щитами стеклянные витрины. На Первопрестольную надвигалась стихия.