— Но чему удивляться? — с легкой улыбкой продолжал англичанин. — Мы живем в странном мире, из чего следует, что странные события должны в нем происходить время от времени. Например. Разве не странно, что некое судно под британским флагом разгромило некий гренландский поселок, результатом чего стала война между Британской империей и шайкой исландских пиратов?
— Вы сами только что сказали: чему удивляться? — ответил Лопухин, копируя улыбку Эймса. — Если угодно, я могу продолжить. Странно, что кто-то вынудил нашу экспедицию идти вкруг Британских островов. Очень странно, что кто-то указал исландцам место и время перехвата. Не менее странно, что кто-то снабдил их кардиффским углем. Странно также, что кто-то строит для них корабли. И уж совсем удивительно, что в числе несчастных рабов на шахтах Шпицбергена имеются и англичане. Достаточно странностей?
— Пожалуйста, не надо горячиться. Да и о чем вы? — Эймс очень натурально изобразил недоумение. — Я говорю лишь о сэре Джеффри Палмере. В печальной истории его кончины есть еще одна странность: спустя три дня после его смерти был убит мистер Арчибальд Дженнингс. Совпадение?
— Я вас слушаю, — с деланой скукой отозвался Лопухин. Становилось интересно.
— Мистер Дженнингс занимался служебным расследованием странной смерти сэра Джеффри Палмера, — сказал Эймс. — Я знаю это, поскольку помогал ему в этом деле. А сэр Палмер, насколько мне известно, занимался некоторыми вопросами, тесно связанными с визитом в Японию вашего цесаревича. Любопытный получается узелок, вы не находите?
— Допустим. Позвольте вопрос: имел ли мистер Дженнингс касательство к тем же вопросам, что и сэр Палмер?
— Возможно…
«Что это — провокация? — думал Лопухин. — Не похоже. По всей видимости, Эймс действует с санкции руководства. Смысл? Дезинформация? Гм, поданная столь топорным образом? Пока ничего не ясно, но это пока… Ну-ну, британский коллега, говори, говори еще, мели, мельница…»
Но Эймс замолчал, с рассеянным видом разглядывая убранство опустевшей залы и замерших в отдалении двух лакеев. Всему миру известно, что британцы гордятся своей невозмутимостью, но этот на вид был просто беспечен. Ну прямо курортник на водах в Баден-Бадене.
— Хорошо, что сегодня облачно, — изрек он наконец.
— Верно. Нет жары.
— А дышится все равно трудно. По-видимому, приближается шторм или даже ураган. Здесь их называют тайфунами. Уже начался их сезон.
— И что?
— Этот ветер иногда срывает с домов крыши и сбивает с ног людей, — любезно просветил графа англичанин. — Когда бушует тайфун, японцы сидят дома. Даже лишенные дома ронины сидят сейчас где-нибудь в пригородной третьеразрядной гостинице, допустим, в «Увядающем листе клена» в Комагоме, пьют саке и ждут, просто ждут. Японцы обычно не торопятся, такая уж это нация… Однако мы заболтались и, боюсь, нарушаем этикет. Не присоединиться ли нам к гостям?
— Самое время, — согласился Лопухин.
Кажется, Эймс понял: его сообщение дошло до адресата. Во всяком случае, повторять он не стал.
Значит, «Увядающий лист клена»? Так-так…
Еда за банкетом оказалась почти совершенно европейской за малыми исключениями. Взяв по ошибке такое исключение — абрикос, Лопухин лишь отчаянным усилием воли удержался от кислой гримасы — абрикос оказался маринованным, причем уксуса не пожалели. В столовых приборах царил разнобой: большинство гостей пользовалось ножом и вилкой, в то время как министр Тайго демонстративно орудовал палочками. Ему подражали некоторые придворные дамы. Получалось это у них весьма изящно.
Настоящее «Клико» соседствовало с японским сливовым вином, подогретое саке — с коньяками и виски. Цесаревич пока что был почти трезв и налегал на шампанское. Потом попросил саке. Было ясно, что он доберется и до прочих напитков.
Его развлекала беседой миниатюрная куколка в японском наряде, с милой неправильностью выговаривающая трудные русские слова и временами срывающаяся на английский. Сидящий рядом взволнованный Корф переводил в случае какого-либо затруднения, а так как затруднения случались постоянно, наслаждаться блюдами европейской кухни посланнику было некогда.
Пока что куколка учила цесаревича кушать при помощи палочек и премило смеялась над его неловкостью.
— Кто это? — спросил граф соседа, французского дипломата, указав глазами на собеседницу цесаревича.
— Госпожа Фудзико, племянница микадо, — был ответ. — Собственно, не вполне племянница, но у японцев удочерение приравнивается к кровному родству, совсем как у древних римлян. Ее удочерил принц Сато, кузен микадо, вон он сидит слева от него… Очень образованная японская мадемуазель. Не замужем, поскольку при ее положении ей трудно найти жениха. Не в Азии же искать его, а в Европе сами знаете, как смотрят на японцев. Косоглазая принцесса — это нонсенс…
— Благодарю вас, — прервал Лопухин словоохотливого француза.
Да, действительно, нонсенс. Хотя племянница микадо по-своему обворожительна, то-то цесаревич с нее глаз не сводит… Впрочем, пустое.