Русский батальон

– Не мешало бы вбить в них этот здравый смысл, – ответил Мигер. – Скоро этот ваш Бейерс зачитает еще имена. Имперцы ведут регистрацию захоронений, и цифры отрезвляют. Грубо говоря, соотношение – двадцать к одному. Это здорово понижает дух. А тут еще поветрие, которым мы инфицированы. Пситтакоз – так это назвал Бейерс. Жуткая штука. Ваш маленький оловянный божок подумал, что мы будем с этим делать? – Мигер приятно улыбнулся. – А знаете, Хендрик, до сих пор мне никогда не приходилось видеть, чтобы войну останавливали по телевизору.

Пинаар продолжал смотреть в бесконечность.

– Не мели ерунды, – проворчал он.

Мигер усмехнулся. Голос его прозвучал игриво, но слова были до жути серьезными:

– Все кончено, Хендрик. И теперь те, кто поглупее, чувствуют растерянность, а остальные из нас начинают думать о себе. Может быть, это моя личная повышенная чувствительность, Хендрик, но я очень не люблю, когда меня употребляют. А это факт, что кое-кем из нас попользовались самым бессовестным образом, и это особенно неприятно.

Пинаар не ответил, и Мигер в какой-то миг подумал, что он его и не слышал. Тогда, поменяв тему, он сказал:

– Вы сегодня утром так задержались с прибытием, что я начал думать, будто с вами приключилась неприятность.

Чуть не приключилась, подумал Пинаар. Самолет имперцев накрыл их и превратил передний грузовик в пылающий факел. У Пинаара были ожоги на руках и лице.

– Я остановился в сельском доме, чтобы позвонить своей внучке, – пояснил он.

– С моей точки зрения, это нарушение правил конспирации и безопасности. Разве Гидеона Кооса это не могло обеспокоить?

– Вы не знаете и половины всего, Даниэл, – сухо ответил Пинаар.

– Так. А она что сказала?

– У нее было свое мнение. Она хотела узнать, не свихнулся ли я.

– Ну и что вы ей сказали? – полюбопытствовал Мигер.

– Когда я узнал, что она сделала, то задал ей аналогичный вопрос. – Пинаар покачал пальцем. – Спокойно, Даниэл. Мне надо подумать.

Он поплотней завернулся, чтобы защититься от дождя, и ушел в раздумья – раздумья солдата и мужчины.

Это была очень умная проделка имперцев – выпустить против них всадника на бледно-зеленой лошади. Пинаар знал его имя – Смерть. С помощью вручную изготовленных тифа, холеры, тифоидов, дизентерии он менял ход тысяч кампаний и по своей прихоти свергал династии. Ему была дана власть над всей Землей.

Мысли путались, обгоняли друг друга. Пинаар не считал себя человеком, любящим копаться в себе, но старый солдат знал, что он беспощаден к себе так же, как и к другим.

В окруживших его изможденных липах он уже заметил признаки лихорадки. Люди принадлежали к разным лагерям. Они, может, всего через день поймут, что с ними, но уже в обстановке всеобщей паники.

На планете Зейд-Африка карантин, обеспечиваемый космической изоляцией, и отсутствие местных заболеваний сделали местных жителей, к тому же в большом количестве сосредоточившихся в лагерях, беззащитными перед неизвестной инфекцией. Пинаар не знал, как имперцы распространили среди них инфекцию, но это было и не важно. Факт оставался фактом: все было сделано быстро и эффективно и избежать этого буры не сумели. Пинаар дожил до того, что увидел разобщенную нацию и разбитую армию.

Коос Гидеон и его подручные не сумели удержать под контролем своих людей. Удар, нанесенный по ним, и бесчисленные жертвы привели к эрозии их веры.

И этой вере никогда не суждено будет возродиться. Повстанческие группы, создававшиеся Стри-домом, уже не вернутся. Разметенные имперцами, лишенные боевого духа солдаты будут отнюдь не но-. сителями памяти о славных победах над имперским кулаком. В них останется только страх и холод в сердце и семена инфекции.

Насмерть перепуганные люди толпами повалят к имперцам за лечением. Фермы и поселки будут закрывать двери перед людьми, гонимыми имперскими волчьими стаями по всей планете, и след их будет отмечен больными и умирающими.

Разве не может смертность при таких условиях в перспективе достигнуть двадцати, тридцати, а то и семидесяти процентов? Это знают только имперцы. Но они этого не скажут, а слухи вздували эту цифру до небес.

Пинаар понимал, что незапятнанные люди потянутся к Альберту Бейерсу. Его голос был ясен, а руки чисты от грязи поражения и диких потерь, позора атомного уничтожения. В тот момент, когда война-переросла в войну Кооса Гидеона Шееперсалгего обшарпанного Ордена против Бейерса и его голоса надежды, она была обречена на поражение.

Но даже в этих обстоятельствах, забыв о первоначальных причинах раздора, обезумевшие братья будут бить по братьям. Те, кто успеет раньше поднять руки, будут притеснять тех, кто не успел этого сделать, а эти, со своей стороны, станут убивать первых из ненависти и горя. Лихорадка и голод расползутся по стране, поскольку люди оказались оторванными от домов и полей. Бурский народ окажется разделенным, нация угаснет.