Русский батальон

Штамм пситтакоза-тридцать семь, который Рауль выпустил на волю посредством вживленных ответчиков, выделялся среди других штаммов низкой летальностью и поздним проявлением симптомов. Инфекция проникала в дыхательную систему и дальше распространялась через кашель и слюну. Болезнь проявлялась в сильном жаре, потере ориентации в пространстве и боли в мышцах. Полное выздоровление достигалось через несколько месяцев. Прививки против штамма давали девяносто восемь процентов успеха.

Те тринадцать буров, которые оказались верными данному обещанию, были «отловлены» и помещены в карантин до того, как успели заразиться. Они выслушали извинения и получили компенсацию. Ева Мур через Солчаву представила все это своим так, будто этих людей привезли с подозрением на чуму. Некоторые грязные дела лучше было не разглашать даже перед пехотой.

Мур рассказывала, что на Солчаве в этот период лица не было. Про себя же Мур без тени жалости говорила, что, когда придет ее час, никакой ад не покажется слишком глубоким.

Хярконнен снова взглянул на часы. Что касается Бейерса, то пройдет еще тринадцать Минут и все решится так или иначе.

Верещагин попытался улыбнуться. Хярконнен не расслышал, что сказал Верещагин, потому что переключил свое внимание на связь.

– Муравьев, сэр. Сообщение. – Он еще немного послушал. – Его «кадиллак» номер три получил ракетой.

Верещагин кивнул.

– Передай, что моим приказом Пригал восстановлен в звании ефрейтора. Что скажет сам Пригал?

– Спросим. – Хярконнен передал вопрос и подождал ответа. – Пригал утверждает, будто подумал, что Йохан уснул в пересменках, и взял управление на себя, но с Йоханом все будет хорошо. Муравьев также упоминает о несоответствии в выплате денежного содержания. Пригал признался, что он все это время получал как ефрейтор, но до сих пор боялся сказать.

Верещагин сделал строгое лицо.

– Пожалуйста, попросите Муравьева передать ефрейтору Пригалу, что батальонный сержант не привык ошибаться. Я тоже.

– Понял. Хирург Солчава вернулась с Комплекса. Просит разрешения как можно скорее увидеть вас.

Верещагин рассеянно кивнул, увидев, что появившийся перед камерой Бейерс готовится говорить.

Бейерс наклонился над столом. Начал он тихо:

– Мои друзья, мои враги. Меня зовут Бейерс. Некоторых из вас я знаю. Некоторые из вас знают меня. Другие из вас знают мою жену. Она моя совесть.

Перед этим Бейерс съездил в Преторию. Говорил он медленно и подчеркнуто официально. Он скорее чувствовал, чем видел, присутствие за спиной своей жены и молодой Брувер. Обе они поражали своей мрачностью. Бейерс подумал, что это проклятие нации, раз люди настолько серьезно воспринимают идеи, что даже умирают, за них.

– Убит мой коллега из Блумфонтейна, убит африканерами. Его заместитель два дня назад вышел в отставку в страхе за свою жизнь. Вчера вышел в отставку мой коллега в Претории, как и его заместитель. Я последний.

Обе отставки произошли по принуждению, но Бейерс предпочел не портить хода повествования подобным упоминанием.

– Мой коллега в Претории и его заместитель обещали выделить несколько миллионов иен на облегчение страданий нашего народа. И я всем сердцем благодарен им за это.

Это тоже было сделано по принуждению.

– Теперь, как я уже говорил, я остался последним представителем власти. Посему на меня и возлагается тяжкая обязанность. Я должен поведать вам одну историю. Это история позора, позора, касающегося каждого из нас.

Почти все колонисты сидели по домам. Газеты перестали печататься. Электричество включали, только чтобы было на чем готовить. Жители слышали только новости, которые стряпали для них оставшиеся в живых цензоры Шу, и эти новости дополнялись слухами и дикими россказнями, переходившими от человека к человеку. Из Комплекса ничего не поступало, люди ограничивались приобретениями из старых скудеющих запасов, за деньги, к которым больше не питали доверия; самые разумные поняли, что они потеряли, когда вместе с портом были разрушены склады, заполненные товарами с Земли.

Когда же прекратилось всякое движение грузового транспорта и ко всем бедам добавилась изоляция, слухи поползли один ужаснее другого.

Поэтому, когда дали электричество, все поспешили включить телевизоры. И увидели и услышали Альберта Бейерса.

Бейерс старался придерживаться грубой откровенности, действенность подобного стиля проверена временем и оправдывает себя. Бейерс говорил. Время от времени он делал паузу, чтобы прочесть по бумаге имена – убитых, раненых и взятых в плен. От паузы до паузы он зачитывал по полсотни имен, африканеров и имперцев.

Он пытался растолковать своему народу три вещи.

Он рассказал им об Ордене. Орден превратился в паразита, в раковый нарост на теле африканерского народа. Он рассказал им о том, как Орден заключил дьявольский союз с «ЮСС», чтобы развязать войну с имперцами, как Орден нанес удар по Ридингу и кос-мопорту во имя прошлого, которое давно умерло.