Читаем Русский Бертольдо полностью

Здесь, любопытный читатель, не повествую я тебе ни суда Парисова, ни похищения Елены, ни разорения троянскаго{1}, ниже переходу Енеева во Италию{2}, ни великих заблуждений Одисеевых, ни волшебных дел Керкинских{3}, ни разорения Карфагенскаго[481], ни эксерциции[482] Ксерксовой, ни [искитея?][483] Македонскаго Александра, ни силы Пирровой, ни торжеств Мариовых, ни удивителных банкетов[484] Лукуловых, ни великих удачь Сципионовых, ниже триумфов цесарских, ни щастия Октавианова{4}; ибо самыя те истории таковыя дела нам показывают чтением их со многою сладостию. А [я] хотя и представляю пред тебя одного поселянина дурного и уродливаго, однако тщаливаго[485], хитраго и преумнаго, так что сравниваю; и уподобляя дурность тела с красотою души его, можеш ты сказать, приятный мой читатель, что подобен он мешку посконному[486], изнутри наполненному шелковыми и золототканными материями. Здесь имееш ты услышать хитрыя вымыслы, поступки, решения, доказателства, притчи и воевания, то есть хитрости военныя превысокия, которыя не токмо кого либо приводят во удивление, но и чужда учиняют вероятности. И тако, читай // (л. 1) сию книжку, из которыя можеш услышать приятныя забавы, потому что и дело весма приятно есть и забавное{5}.

ИЗВЕЩЕНИЕ

Во время Абоина, царя Логобатского[487], которой владел почти всею Италиею{6} и имел царской престол в Вероне, явился при дворе его некоторой поселянин имянем Бертолд{7}, которой был человек злообразной и дурной, но однако ж где не доставало красоты, тамо преизлишествовала живность ума, отчего был скороспособнейшей ко ответам. Кроме же остроты ума был еще лстив и лукав, как от болшей части из поселян находится{8}, а собою был он таков как зде напротив сего изображен. // (л. 1 об.).

[2.] ОПИСАНИЕ КРАСОТЫ БЕРТОЛДОВОЙ{9}

Господин Бертолд был такой малоличен[488], толстоголовой, весь кругл как пузырь, лоб морсливой[489], глаза красные как огонь, брови долгия и дикия как свиная щетина, уши как у вола, великоротой, криворотой, губа нижняя отвисла как у лошади, борода густая и гораздо ниже подбородка, похожа на Козлову, нос кривой и вверх поднялся с ноздрями широкими, зубы снаружи как у борова, ноги длинныя и толстыя как у лешего, а тело же его все волосатое. Чулки у него были из толстого отрепья, все в заплатах, башмаки высокия, убраныя разными лоскутками и, коротко сказать, был он во всем не сходен с Наркизом{10}. // (д. 2).

[3.] СМЕЛОСТЬ БЕРТОЛДОВА

Прошедчи господин Бертолд мимо всех господ и баронов, которые были при царе, не сняв шляпы с себя и не учиня поклона, пошел прямо и сел близ царя{11}. Которой царь был природою человек милосердой и увеселялся придворными превращениями и шутками; подумал об нем, что он был какой нибудь лунатик и слабоумной[490], понеже натура[491] обыкновенно многажды в таковых уродах[492] наливает некая дарования, каковы обще всякому не удаются{12}. Чего ради без всякой отмены начал так приятно и склонно спрашивать его, говоря ему. // (л. 2 об.).

[4.] РАЗГОВОР МЕЖДУ ЦАРЕМ И БЕРТОЛДОМ НАЧИНАЕТ ЦАРЬ

ЦАРЬ: Кто ты таков? когда родился? и ис которой страны?

БЕРТОЛД: Я человек, родился тогда, когда меня мать родила, а страна моя на сем свете{13}.

ЦАРЬ: Кто таковы суть восходящие твои, сиречь прадеды твои, и исходящие от тебя, то есть внучата твои?[493]

БЕРТОЛД: Бобы, которыя, когда варятся на огне восходят и нисходят вниз и вверх в горшке.

ЦАРЬ: Есть ли у тебя отец, мать, братья и сестры?

БЕРТОЛД: Есть у меня и отец, и мать, и братья, и сестры, да все померли.

ЦАРЬ: Как же ты их имееш, когда они все померли?

БЕРТОЛД: Когда я вышел из дому, то их оставил всех спящих, и того то ради сказываю тебе, что они все померли, ибо спящаго с мертвым мало я разню, потому что сон называется братом смерти{14}. // (л. 3).

ЦАРЬ: Что есть наискорейшая вещь?

БЕРТОЛД: Ум.

ЦАРЬ: Что то за вино, котораго лутче нет?

БЕРТОЛД: То, которое пьется в чужем доме.

ЦАРЬ: Что то за море, которое не насыщается никогда?

БЕРТОЛД: Ненасытство скупова и сребролюбиваго человека.

ЦАРЬ: Что хуже всего молодому человеку?

БЕРТОЛД: Непокорение и ослушание.

ЦАРЬ: Что хуже всего старому?

БЕРТОЛД: Блудодейство.

ЦАРЬ: Что хуже всего купцу?

БЕРТОЛД: Ложь.

ЦАРЬ: Какая та кошка, что спереди тебя лижет, а сзади карапает?

БЕРТОЛД: Курва и блядь[494].

ЦАРЬ: Что то за огонь, котораго болше в доме быть не может?

БЕРТОЛД: Лихая жена и злой язык холопской. // (л. 3 об.).

ЦАРЬ: Которыя болезни суть неисцелны?

БЕРТОЛД: Дурачество, каркин и долги[495].

ЦАРЬ: Что то за детище, которое зжет[496] язык у матери?

БЕРТОЛД: Светилня в свече.

ЦАРЬ: Как бы ты мог мне подать воду в решете, чтоб она не вытекла?

БЕРТОЛД: Подождал бы зимы и тогда б тебе подал[497].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.
Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.

Настоящая книга — монографическое исследование, посвященное подробному описанию и разбору традиционных народных обрядов — праздников, которые проводятся в странах зарубежной Европы. Авторами показывается история возникновения обрядности и ее классовая сущность, прослеживается формирование обрядов с древнейших времен до первых десятилетий XX в., выявляются конкретные черты для каждого народа и общие для всего населения Европейского материка или региональных групп. В монографии дается научное обоснование возникновения и распространения обрядности среди народов зарубежной Европы.

Людмила Васильевна Покровская , Маргарита Николаевна Морозова , Мира Яковлевна Салманович , Татьяна Давыдовна Златковская , Юлия Владимировна Иванова

Культурология