Русский бунт навеки. 500 лет Гражданской войны

А ведь, именно он «в белом венчике из роз» шел по вьюжному Петрограду вместе с «двенадцатью» блоковскими красногвардейцами. И вел их к «зияющим высотам».

Из деятелей «Серебряного века» самым прозорливым оказался коллега Блока по символизму Валерий Брюсов. Он был откровенным и закоренелым сатанистом, а поэтому не просто «принял» революцию, но и вступил в большевистскую партию.

На пороге Содома

И сегодня НБ-искушение сохраняет свою притягательность. Причем, не только для сподвижников Эдуарда Лимонова, но и для верных «зюгановцев». Многие из них, натурально, куда большие национал-большевики, чем молодые последователи знаменитого писателя.

Правда, первые уповают на возможность объединения под одним флагом правого и левого радикализма. А вторые считают, что Сталинизм уже явил собой синтез русской имперской (правой) традиции и левой мечты о социальной справедливости. И надо его на новом витке развития воспроизвести.

Но и те, и другие не додумывают свои идеи до конца. Там, в конце, они бы обнаружили, что левое с правым все-таки никак не сходится, когда речь идет о главном, о сокровенном, — о том кто мы, и зачем.

Иллюстрируют неснимаемую разницу в подходах спонтанные реакции на банальные бытовые раздражители. Была некогда телепрограмма «Эх, дороги!» Несколько шоуменов (Андрей Макаревич, Максим Леонидов, еще кто-то такого же типа) перемещались по планете, оказываясь иногда в довольно-таки сакральных местах. Увидев их на острове Пасхи, два телезрителя отреагировали абсолютно по-разному и крайне характерно.

Реакция № 1 — люди голодают, а эти козлы жизнью наслаждаются. Реакция № 2 — такие ублюдки и в Месте Силы!

Итак, левые полагают, что главное — это всех накормить, а затем свободу, равенство, братство обеспечить. Правые утверждают принцип «каждому своё». В основе — радикально различные мироощущения.

Для правых всё и все в этом мире не на своем месте. Левые, напротив, убеждены, что все места должны быть общедоступны.

Соответственно, проект политического фронта, объединяющего леваков и ультраправых принципиально нереализуем. Даже если имеются общие враги (типа, коррумпированного режима), есть вопросы, по которым консенсус принципиально невозможен. Например, права секс-меньшинств.

«Антифашисты»-леваки берутся охранять гей-парады от посягательств «фашистов». И им никогда не понять, что само словосочетание «Московский гей-парад» для уха правого человека абсолютно невыносимо. Педерасты, марширующие по Третьему Риму, — это уже «Апокалипсис сейчас».

Данное действо призвано подчеркнуть, что содомия — норма, а вовсе не патология, извращение и смертный грех. Причем, даже в дохристианском мире нормой она не была. Другой вопрос, что бывали времена и страны, где патологии приобретали массовое распространение.

Так что нынешние однополые браки, узаконенные кое-где в Европе — явление опять-таки в истории аномальное. Для православного — одно из множества свидетельств прихода последних времен. А для настоящего, подлинного левого (не сталиниста) так и должно быть. Поскольку ограничение прав человека есть «фашизм».

Именно отношение к понятию «норма» фундаментально разделяет правых и левых.

Для первых главное, как выражаются представители русского криминала (хранители многих базовых ценностей), чтобы «все правильно было», а для вторых — «чтоб было удобно и без насилия над личностью». Потому и основа правой этики — идея долга, а либеральной и левой — «права человека».

Поэтому, большевистская империя была обречена. Невозможно вывести из учения Маркса идею о чести и долге. Когда-то философ Владимир Соловьев, иронизируя над материалистами-гуманистами, заметил, что если следовать их логике, «мы произошли от обезьяны, а следовательно, должны любить друг друга».

Но «происходя от обезьяны» нельзя не только «любить ближнего», но и строить империи. Можно просто драться за место под солнцем, чем «красный проект» и закончился.

Белая проблема

Для большинства участников Белого движения первичный побудительный мотив был абсолютно физиологичен. Очевидно, что большевистская реальность вызывала у них рвотную реакцию. И это, несомненно, свидетельствовало о здоровье их организмов. Это было нормально. Ненормальным было то, что многие на физиологическом уровне и остановились. Не была под реакции эти подведена своевременная идеологическая база. Что и сыграло роковую роль.

Слишком многое для них в силу личной порядочности и «издержек» воспитания само собой разумелось. Например, для них было очевидно, что нельзя гадить в храмах, что надо быть верным союзническому долгу, а также, что Россия непременно должна быть единой и неделимой.

Проблема была в том, что ни одна из этих позиций, а кроме них и многие другие уже не были бесспорны. Причем, как для некогда русских (а теперь «взбесившегося быдла»), так и для благообразных и интеллигентных офицеров Антанты. Уповать, что первые прозреют, а вторые помогут, было не просто глупо, но преступно.