Русский частокол

Парни и мужики тогда же готовили дрова и складывали неподалеку от дерева два костра. Большой, именуемый Купалец, — в четыре роста человека. Посреди ставили высокий шест, на вершине которого было закреплено колесо от телеги, пук соломы или сухих веток. Большой костер являлся главным местом празднества. Другой, малый, складывали недалеко от большого и называли его погребальным — для сожжения лица Ярилы.

В Рубино волхв, старец Светозар, окропил крапиву для купания и травы-обереги, принесенные на капище.

Как все сготовили, началась гулянка. Девушки завели хоровод. Парни и молодые мужики, шуткуя, «кидались» на них. Волхв отламывал сучок березы, раздавал каждому. Считалось, что из этих сучьев обязательно вырастает дерево.

Вавула в тот день гулял с молодежью из своего села. Пел ряженым, ближе к полудню пошел на потешный кулачный бой. Любил он эту забаву. Обнаженным купался в реке под шум и гам рожков, бубнов, трещоток и звон колокольцев. На девчат, что после купания собрались в сторонке, выглядывая суженых, он внимания не обращал, но ловил взгляды Голубы, дочери гончара.

Ближе к вечеру Вавула поменял наряд, оделся в обычную рубаху, портки, что были припрятаны на опушке леса, и двинулся в сторону Вабежи. Там, в условленном месте на берегу реки Киши, затаился.

Из-за акации он видел, как гуляет народ в соседнем поселении. А там девушки уже разжигали большой костер — Купальцу. А вокруг — народ: шум да гам, хороводы, веселье. Костер разгорелся, пламя охватило березку и закрепленный наверху пучок соломы, здесь колеса не было.

Одолевали мошкара да комары, Вавула отбивался, но не сводил глаз с гулявших.

Вот начался выбор суженых. Девушка хлопала парня по плечу и убегала, а тот бросался ее догонять. Вавула забеспокоился, он не видел Ведану, да и немудрено, сколько народу на берегу. Наконец увидел. Она не убегала ни от кого, держалась в стороне. К ней подходили парни, но тут же отходили. Ее отец вместе с местным волхвом был у костра. Пары начали прыгать чрез огонь, держась за руки. После этого они получали по куску освященной еды, принесенной с капища. Кто-то притащил колесо, его подожгли, пустили катиться под гору, в реку. Добро, что в стороне от Вавулы, не напрасно он выбрал мелководье и косу.

На реке пары поменялись венками, по берегу зажглось множество костерков. Обнажившись, парни и девушки бросились в реку купаться. После этого они должны были разойтись по берегу, дабы прилюдно заняться любовью. Но неожиданно громче всех бубен и трещеток раздался крик:

— Хазары!

Гулянье замерло, раздевшиеся быстро выбрались из реки, оделись. Гам прекратился.

Прибежавший из села мужик указывал в сторону против той, куда село солнце. Там показался конный отряд человек в десять. Все замерли, ожидая, что будет дальше. Хазары ведали про славянские праздники и могли уйти, тогда гулянья продолжились бы. Однако отряд уходить не собирался. Наступила несвойственная этой ночи тишина. И только от Рубино еще доносился шум веселья. Там все шло своим чередом. В родном селе Вавулы пока не ведали о появлении ненавистных хазар.

Отряд привел к Вабеже сам тархан (представитель знати в каганате). Он не собирался уезжать из лагеря, который хазары разбили недалеко от дороги, в десяти верстах от Оки, но его уговорил один из сыновей, Джабу, тот был в походе первый раз и желал поглядеть на праздник славян.

Тархан Янур Ильдуан, рядом с которым неотлучно находился болышчы — его помощник Турис Авартук, повернулся к Джабу:

— Ну, сын, и как тебе праздник полян (в то время на Руси русов не существовало, хазары называли всех славян, занимавших русские земли, полянами).

— Мне нравится, отец, — ответил Джабу, — а что это они голыми все вместе в реке купаются?

— Так у них заведено.

Он усмехнулся:

— Но самое интересное мы им прервали. После этого купания поляне прямо на берегу любят друг друга.

— Да ну! — удивился Джабу.

— Таковы их традиции. У всякого народа они свои.

— Да, рановато подъехали.

Тут уже рассмеялись тархан и его помощник.

Джабу же не сводил глаз с берега. Вдруг воскликнул:

— Гляди, отец, в стороне от костра девица-прелестница!

— Ну и что? У полян много красивых девок, поэтому мы и забираем их данью. Но не здесь. Тут нельзя.

— Да что ты, отец, говоришь? Почему нельзя? Или эти поляне взбунтуются? Так надавим, у нас же в лагере целая сотня. И не мужиков да парней, а настоящих воинов.

— Э, сын, среди полян тоже есть воины.

— И все же прошу тебя, отец, давай заберем эту девицу.

— Что-то она одна-одинешенька.

— Вот видишь, значит, не нашла себе пару.

— Или уже есть жених.

— Я убью его!

— Не смей даже думать о том. Свара с полянами каганату не нужна, нам нужна дань. И так неплохо берем. Тут — меха, в других селениях, где народ покорный, — девок и женщин. Везде, что можно без сшибок.

— Что для них меха белок да лис? Пойдет охотник в лес да набьет из лука. А девиц надо и с этих сел брать, вон их сколько тока в одном.

Ильдуан осерчал:

— Это не тебе устанавливать.

И тут же смягчился, любил он сына:

— Как же твоя невеста Суват?