Русский декамерон, или О событиях загадочных и невероятных

Что с ним было — это и истерика, и неистовство вместе! Я же поддаю ему под дых и приговариваю: «Не делай гадости людям — глаза будут целее!» Поддаю по ребрам: «Не присваивай чужой работы — ребра будут целее!» Наконец, положил его, побитого, на постель, и он заснул. Утром же я сделал вид обиженного:

— Ну и драчун же ты, батоно Геракл! Никак не мог тебя спать уложить — то ты под дых мне дашь, то кулаком по ребрам — раньше ты, выпивши, смирнее был. Пришлось тебя силой укладывать!

А про глаз — ни слова! Поднялся бедный побитый Геракл с постели, налил я нам по рюмочке опохмелиться, и расстались мы. Даже не знаю, жив ли он сейчас…

«АГЕНТ МЕЖДУНАРОДНОГО СИОНИЗМА»

Идем дальше. В 1973 году я должен был защищать докторскую диссертацию в Москве на ученом совете института МАДИ. Пришло много положительных отзывов, даже из Америки от известного ученого Дэвида Рабенхорста, где он писал, что я сделал «значительный вклад в мировую науку». Добрые они ребята, эти американцы!

Но был и один отрицательный отзыв от «закрытого» профессора Красина из военной организации — Бронетанковой академии. Мы не были знакомы, но он был как раз оттуда, откуда профессор Р. В. Ротенберг дал мне отрицательный отзыв на изобретенный мной первый супермаховик.

Я-то получил через двадцать лет патент на это изобретение, а Ротенберг лишь нанес ущерб нашей стране, которая могла бы продать патент за рубеж. Все развитые страны в это время патентовали свои супермаховики, в том числе и мой «друг» Рабен-хорст из США. Но первый-то был мой, и этим патентом можно было бы торговать.

Ротенберг вскоре после выдачи отрицательного отзыва уехал в Израиль и умер там. Я же тогда объяснил его поступок тем, что он был «скрытым агентом израильской разведки». Причина для того времени — обоснованная. Хорошо, а почему же Красин, не имея никакого отношения ни к израильской разведке, ни к моей работе, дал тоже резко отрицательный отзыв? Этого так просто не бывает! К тому же отзыв написал человек, либо толком не читавший работы, либо не понявший ее напрочь. Думаю, что умный Красин, если бы прочитал работу, то обязательно понял бы ее.

Но в научных «кулуарах» МАДИ мне объяснили, в чем дело. Очень жаль, что профессура наших вузов так мало загружена делом — в ее свободные от занятий мозги лезут такие замысловатые интриги! Профессор В. А. Илларионов, выступивший против меня, оказывается, был на своей защите докторской «опущен» моим покровителем — «корифеем» Б. С. Фалькеви-чем. Илларионов, занимаясь транспортными проблемами в пчеловодстве, был весьма далек от науки, но меду, да и денег, у него было предостаточно. А потому и отзывов тоже. Однако принципиальный Фалькевич, как выражались в «кулуарах», «раздел диссертанта до трусов», показав его примитивные знания в науке.

И все же Илларионов защитился. А Фалькевича возненавидел. А заодно и того, кого Фалькевич поддерживал, кому дал прекрасный отзыв и с кем у него много совместных трудов — то есть меня. В то же время Илларионов был дружен с Красиным, который особенной принципиальностью не отличался, часто ездил в Грузию оппонировать диссертации и гулял там на славу…

«Стоп, стоп — в Грузию, оппонировать! Тогда без Трили это не обходится, в одной же области знаний работаем!» — И я, после долгого перерыва, звоню Трили домой. Рассказываю, как живу, что считаю его своим учителем, где собираюсь защищаться и что Красин дал мне отрицательный отзыв, а Фалькевич и все остальные специалисты, даже из Америки — положительные.

— Красин, Красин, — после долгого молчания повторил Трили, — смотри, как это на него непохоже! Знаешь что, — неожиданно заключил Трили, — встреться ты с этим Красиным и расскажи, что звонил мне и я был удивлен его отрицательным отзывом. И что я даю на твою работу резко положительный отзыв, причем пришлю его с нарочным!

Я всеми способами начал искать встречи с Красиным. И, наконец, подловил его у входа в ВАК, где было совещание, — он был там лицом влиятельным. Красин оказался невысоким человеком в военной форме с полковничьими погонами. Я представился и подарил ему мою недавно вышедшую монографию «Инерционные аккумуляторы энергии», между прочим, первую в мире по этой тематике! И сказал также, что получил его отрицательный отзыв, удививший академика Трили…

— Трили, — удивился Красин, — а какое он к вам имеет отношение?

— Как какое? — удивился в свою очередь я, — он мой первый учитель, у меня с ним десятки совместных трудов, под его руководством я работал и проводил испытания. Да и вообще он — мой родственник! — не удержавшись, соврал я. Мне стало окончательно ясно, что Красин не читал моей диссертации, иначе бы он не спросил, какое отношение ко мне имеет Трили.

Красин замялся и, после раздумья, сказал: