Читаем Русский диссонанс. От Топорова и Уэльбека до Робины Куртин: беседы и прочтения, эссе, статьи, рецензии, интервью-рокировки, фишки полностью

Н. Р.: Нет. И Фанни Каплан тоже, если вы имеете в виду пальбу из пушек по воробьям. Феминизм мне малоинтересен. Человек шире, многограннее, нежели его четвертование на М, Ж, да таких же примерно «сословий» третий пол. Человек будущего, уверена, андрогин: от чего ушли, к тому и придем… Если же говорить о книгах, написанных феминистками, то в какой-то момент эссе Моник Виттиг казались любопытными, однако впускать в себя такого рода тексты не считаю теперь обязательным.

М. Б.: В романе «Сперматозоиды» встречаются эзотерические мотивы. Чем это вызвано?

Н. Р.: Тем, что в трехмерке, кроме искусства и любви, «ловить» людям с определенной нервной организацией попросту нечего, и главная героиня моего текста Сана – бывший врач, переводчица – относится именно «к группе лиц, занимающихся практиками». Все самое интересное не здесь… вы разве не замечаете преследующих повторов, дублей, дежавю?.. То-то и оно. Духовная и эзотерическая литература может, конечно, имеющих уши и души «вытянуть». Как ни крути виска, с утилитарной точки зрения прием в мозг того же Кастанеды в чем-то (пусть до поры… переболеть – и пойти дальше) «полезнее» Бродского, но без Бродского и Кастанеда не нужен… Все идет в связке, в очень крутой связке… Ошо называл искусство «высшим из низших» – нет причин не согласиться. Худлит в массе своей «отдыхает», если говорить о пресловутом душеспасении: у него изначально иная задача, хотя, разумеется, некий катарсис он читателю и обеспечивает.

М. Б.: А как насчет замечаний, касающихся «жесткости», «неженскости» или «гиперинтеллектуальности» некоторых ваших текстов? Не жесткость ли отдельных мест романа «Сперматозоиды» осложнила его публикацию?

Н. Р.: Один уважаемый редактор сказал: «Мне-то ваш роман нравится, но вы же понимаете, это здесь не опубликуют…» (далее следовало название уважаемого журнала). Другой, не менее уважаемый, – так: «Написано талантливо, но печатать мы вас не будем». Ну а третий многоуважаемый вагоноуважатый – вот так: «После дождичка в четверг». Впрочем, грех жаловаться на «толстейших из толстых»: публикаций немало, ну а нюансы есть всегда. Один литжурнал, скажем, номинировал «Сперматозоиды» на «Биг-бук» – и не суть, что не добежали: не скачки, так ведь? Да и сам процесс формирования лонг– и шорт-листов – дело скользкое: понимаешь, как непросто «жюрить», лишь побывав в шкуре «жюриста». Но после того как «Сперматозоиды» вышли в финал «Нонконформизма», мне позвонил главред Валерий Дударев и сделал «предложение»: вот так, с легкой руки Ex-libris’a, роман и выходит в четырех последних номерах «Юности»-2010.

М. Б.: И каков же главный его посыл? И почему все-таки такое название?

Н. Р.: Все люди – и мы с вами, и президент какой-нибудь, и посудомойка любая – суть добежавшие сперматозоиды. На самом деле это просто история сильной личности: женщины (хотя Саной мог бы легко быть и мужчина), которая, несмотря на трагизм преследующих ее сюжетов, делает на качелях свое «солнышко», меняя жизнь в нужном ключе. О «цене вопроса» умолчим.

М. Б.: «Сперматозоиды» – ваш первый роман: вы ведь любите короткий жанр. Легко ли было лепить крупную форму?

Н. Р.: Во время работы я просто говорила себе, будто пишу «длинный рассказ». Или «большую такую новеллу». Если бы думала о, прости господи, сочинении романа, никакого романа не было б.

М. Б.: Что вам больше всего не нравится в текущем литпроцессе?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее