СССР. Украина. Киев. 1947
Капа говорит, что музей – это церковь русских. Им нравятся величественные и богато украшенные здания. Они любят помпезность. В Москве, где нет никакой нужды в небоскребах, поскольку город стоит на равнине и просторы здесь практически бескрайние, тем не менее планируется строительство высотных зданий в нью-йоркском стиле, хотя, повторю, в отличие от Нью-Йорка в этом нет необходимости. Они возводят свои города медленно, с упорством муравьев. А пока приходится жить среди руин, среди разбитых и разрушенных домов, люди – мужчины, женщины и даже дети – идут в музей, чтобы посмотреть на гипсовые города будущего. В России всегда думают о будущем. Об урожае будущего года, об удобствах, которые будут через десять лет, об одежде, которую очень скоро сошьют. Если какой-либо народ и научился жить надеждой, извлекать из надежды энергию, то это русский народ.
СССР. Украина. Киев. 1947
После знакомства с гипсовым макетом будущего восстановленного города, который существовал только в планах, мы попали в древний монастырь, высеченный в скалах[12]
, колыбель православия и центр монашества. Монастырь имел великолепный вид, его здания и фрески восходили к двенадцатому веку. Когда пришли фашисты, здесь хранилось множество религиозных сокровищ, а перед бегством из города фашисты вывезли большую их часть и разрушили здания огнеметами. Теперь это груда разбитых камней и рухнувших куполов, на осколках которых остались фрагменты фресок. Он не будет восстановлен – это просто невозможно сделать. Его строили столетиями, а теперь его не стало. Между разрушенными зданиями земля поросла сорняками. В полуразрушенной часовне перед разбитым алтарем мы увидели женщину в рваной одежде, которая ничком лежала на земле, а в открытые ворота, через которые когда-то могли проходить только царь и члены царской фамилии, проковыляла полупомешанная женщина с дикими глазами. Она постоянно крестилась и что-то бормотала.СССР. Украина. Киев. 1947. Разрушенные стены монастыря на берегах Днепра
Одна часть монастыря стоит до сих пор. Это часовня, куда столетиями могли войти только царь и дворяне. Покрытое толстым слоем краски здание показалось нам темным и мрачным. У каждого прихожанина здесь был свой уголок – так повелось с тех пор, когда в эту церковь пускали только избранных. Живо представлялись старые аристократы, которые предавались здесь размышлениям о своем аристократическом будущем на аристократическом небе. Похоже, оно представлялось им столь же мрачным, какой была эта церковь с ее почерневшим от ладана потолком и тусклой позолотой. Как сказал Капа, «Все хорошие церкви мрачны. Именно это делает их хорошими».
В Киеве находится одна из старейших в мире церквей, построенная Ярославом Мудрым в 1034 году[13]
. Она сохранилась – наверное, потому, что в ней не было ничего ценного для воров, и поэтому немцы оставили ее в покое. Это тоже высокое и мрачное строение.В маленьком приделе, в небольшом саркофаге из мрамора, похожем на домик, покоится тело Ярослава Мудрого. По традиции считается, что Ярослав в бою сломал себе ногу. Его тело более тысячи лет пролежало в этом саркофаге, а недавно он бы вскрыт, и оказалось, что у скелета, находившегося в гробу, действительно сломана нога. Это стало доказательством, что в саркофаге действительно покоился прах Ярослава Мудрого. Мрак церквей подействовал и на нас.
За завтраком господин Полторацкий рассказывал о злодеяниях фашистов во время войны, о тысячах убитых ими людей. К войнам Киеву не привыкать – начиная с набегов татаро-монголов, здесь не раз бушевали войны. Но никакие дикари, никакие захватчики не сравнятся по жестокости с тупыми, расчетливыми фашистами. Они разрушили всю Украину, а теперь колонны военнопленных строем ведут по улицам на работы по разборке руин, в которые они превратили город. Украинцы на них не смотрят. Они отворачиваются, когда по улицам проходят эти колонны. Они смотрят сквозь этих заключенных или над ними – и не видят их. Похоже, для них это худшее наказание.
Нам показалось странным, что люди в зале, познавшие настоящую трагедию, трагедию вторжения, смерти и разорения, так сильно волнуются за судьбу женщины, которой поцеловали в саду пальцы.