Русский дневник

Этим вечером мы должны были сесть на поезд до Тбилиси, но до этого нам предстоял поход в театр. Мы были так измотаны едой, вином и впечатлениями, что спектакль не оставил в нас большого следа. Давали «Царя Эдипа» на грузинском языке, и мы еле открыли глаза, чтобы разглядеть, что Эдип – это красивый мужчина со сверкающим золотым зубом, а его рыжий парик – не просто рыжий, а ослепительно рыжий. Действие происходило на лестнице, так что Эдип метался по ней вверх-вниз, громко и с выражением декламируя текст. Но к тому времени, как он выколол себе глаза и разорвал на себе окровавленные одежды, наши глаза уже почти закрылись, так что требовались невероятные усилия, чтобы их открыть. Половину всего спектакля зрители смотрели на нас, американских гостей: приезжие американцы встречаются здесь ненамного чаще залетных марсиан. Однако мы не могли выглядеть достаточно представительно для такого момента, так как пребывали в полусне. Наш сопровождающий вывел нас из театра, затолкал в машину, а потом перегрузил в вагон. Мы все это время вели себя, как лунатики. В ту ночь мы даже ни разу не поспорили с проводником по поводу открытых окон. Мы просто повалились на свои полки и почти мгновенно уснули.

Эти потрясающие грузины превзошли все наши ожидания. Они могли переесть, перепить, перетанцевать и перепеть кого угодно. В них бушевали яростное веселье итальянцев и энергия бургундцев. Все, за что они брались, они делали очень лихо. Они ничуть не похожи на русских, с которыми мы встречались, и легко понять, почему ими так восхищаются жители других советских республик. В тропическом климате их жизненная энергия только усиливается, и ничто не в силах стереть их яркую индивидуальность и сокрушить их волю. Многие столетия это пытались сделать завоеватели, царские армии, деспоты или мелкая местная знать. Все разбивалось об их непоколебимый дух.

Если у вас создалось впечатление, будто мы практически все время ели, то знайте – именно так оно и было.

Наш поезд прибыл в Тбилиси около одиннадцати часов, и мы проспали почти до самой остановки. С трудом втиснувшись в свою одежду, мы поехали в гостиницу и еще немного поспали. Мы совсем не ели, не выпили даже чашки чая, потому что до отправления в Москву на следующее утро нам предстояло посетить еще одно мероприятие. Вечером интеллигенция и деятели культуры Тбилиси устраивали прием в нашу честь. Если вам показалось, что мы установили рекорд по обжорству, то знайте – вы абсолютно правы. Если у вас создалось впечатление, будто мы практически все время ели, то знайте – именно так оно и было.

Подобно тому, как пресыщенный организм становится невосприимчивым к изысканной еде и винам и перестает различать оттенки вкуса и букеты вин, так и голова, переполненная впечатлениями и информацией, перестает ощущать цвет и движение. А мы страдали разом и от переедания, и от перепоя, и от обилия увиденного. Говорят, что в незнакомой стране впечатления остро воспринимаются, а информация легко впитывается лишь в течение месяца, потом они начинают расплываться и снова становятся яркими только через пять лет. Поэтому в стране нужно оставаться или на месяц, или на пять лет. Итак, у нас было чувство, что мы уже не так остро воспринимаем окружающее. В тот вечер мы испытывали некоторый ужас перед ужином с грузинской интеллигенцией. Мы устали и не хотели слушать речи, в особенности умные речи. Нам не хотелось думать об искусстве, политике, экономике, международных отношениях, и главное, мы не хотели есть и пить. Больше всего нам хотелось лечь в кровать и проспать до отлета. Но грузины были так добры к нам и так приветливы, что мы знали: все равно придется пойти на прием. В конце концов, это была единственная официальная просьба, с которой они к нам обратились. Забегая вперед, скажу, что нам следовало бы больше доверять грузинам и их национальному духу, потому что ужин отнюдь не превратился в то, чего мы так боялись.

Наши костюмы пришли в ужасающее состояние. Мы не брали с собой много вещей – когда летишь самолетом, это просто невозможно. Наши брюки не встречались с утюгом с момента прибытия в Советский Союз. На пиджаках оставались следы пищи. Рубашки были чистыми, но плохо отутюженными. В общем, мы являли собой далеко не лучшее зрелище и не соответствовали стандартным представлениям о расфуфыренных американцах. Но Капа помыл голову (за нас двоих), мы губкой стерли с одежды пятна, которые поддались легче других, надели чистые рубашки и пришли в состояние готовности.

Нас подняли на фуникулере в большой ресторан на вершине горы, откуда была видна вся долина. Когда мы добрались туда, уже наступил вечер, и город под нами засверкал огнями, а за черными силуэтами кавказских вершин начало светиться золотом вечернее небо.