Русский дневник

– Я тогда еще засомневался, – сказал корреспондент, – сам ли это Сталин или манекен. Выглядел он весьма ненатурально.

Капа каждое утро кудахтал над своими пленками. Почти ежедневно мы звонили в ВОКС и спрашивали, как нам вывезти эти пленки, а нам отвечали, что вопрос прорабатывается и волноваться не стоит. Но мы все равно волновались, потому что слышали истории о том, как пленки частично конфисковывали или полностью запрещали к вывозу. Мы слышали эти рассказы и подсознательно в них верили. В то же время господин Караганов из ВОКСа еще ни разу нас не подводил и ни разу не сказал нам неправду. Поэтому мы полагались на него.

Теперь нас пригласило на ужин Московское отделение Союза писателей, и это беспокоило нас, поскольку там должны были быть все интеллектуалы, все писатели – все те, кого Сталин назвал «инженерами человеческих душ». Такая перспектива нас ужасала.

Теперь, когда наша поездка подошла к концу, мы почувствовали некоторую напряженность. Мы не понимали, увидели ли мы все то, за чем сюда приехали. С другой стороны, всего ведь все равно не осмотреть и не переделать. Языковые трудности доводили нас до сумасшествия. Мы общались со многими русскими, но получили ли мы ответы на те вопросы, которые действительно нас интересовали? Я записывал все разговоры, все детали, даже прогнозы погоды, чтобы выбрать потом необходимое. Пока мы еще находились слишком близко к событиям, не понимали, что у нас в руках. Мы не узнали ничего такого, о чем вопили американские газеты. Приготовления русских к войне, исследования атома, рабский труд, политическое надувательство, которым занимается Кремль, – ничего об этом мы не узнали. Правда, мы видели множество немецких пленных, расчищающих завалы – последствия войны, которую развязала их страна, но нам их труд не показался очень уж несправедливым. К тому же эти пленные не выглядели изнуренными работой или недокормленными. Хотя никаких данных на этот счет у нас, естественно, не было. Может, здесь и велись какие-то крупные приготовления к военным действиям, но мы их не видели, хотя военных действительно было много. С другой стороны, мы же не шпионить сюда приехали.

Напоследок мы старались увидеть в Москве все, что только можно. Мы забегáли в школы, мы разговаривали с деловыми женщинами, актрисами, студентами. Мы заходили в магазины, в которых за всем выстраивались очереди. Например, если объявлялась продажа грампластинок, то тут же выстраивалась очередь, и за пару часов пластинки распродавались подчистую. То же самое случалось, когда в продажу поступала новая книга. Нам показалось, что даже за те два месяца, которые мы здесь пробыли, люди стали лучше одеваться. Московские газеты объявили о снижении цен на хлеб, овощи, картофель и некоторые ткани. В магазинах все время было столпотворение, скупали буквально все, что предлагалось. Экономика Советского Союза, которая была почти полностью ориентирована на военную продукцию, постепенно переходила на продукцию мирного времени. Люди, которые были лишены потребительских товаров – как товаров первой необходимости, так и предметов роскоши, – теперь стремились их купить. Когда в магазин завозили мороженое, очередь за ним выстраивалась на много кварталов. Продавца с ящиком мороженого моментально окружали, и его товар распродавался так быстро, что он не успевал брать деньги. Русские любят мороженое, и его им всегда не хватает.

СССР. Москва. Сентябрь 1947

Капа каждый день спрашивал о своих фотоснимках. У него скопилось почти четыре тысячи негативов, и он волновался за их судьбу так, что едва не заболел. Но каждый день нам говорили, что все будет хорошо, что решение этого вопроса уже близко.

Ужин, на который нас пригласили московские писатели, проходил в грузинском ресторане. На нем присутствовали около тридцати писателей и официальных лиц Союза писателей, среди них Константин Симонов и Илья Эренбург. К этому времени я достиг той точки, в которой мой организм восстал против водки – я вообще не мог ее пить. Но сухие грузинские вина были великолепны. Каждое вино имело свой номер. Таким образом, приходилось все время помнить, что № 62 – это плотное красное вино, а № 33 – это легкое белое. Эти цифры я назвал для примера, а на самом деле мы действительно обнаружили, что нам подходит № 45 – легкое сухое красное вино с замечательным букетом – и всегда заказывали его. Еще было сравнительно неплохое сухое шампанское. В ресторане играл грузинский оркестр, была группа танцоров, а еда была такая же, как в Грузии, то есть, на наш вкус, самая вкусная в России.

Мы надели наши лучшие костюмы, но все равно они выглядели довольно неряшливыми и потрепанными. Да что там – мы смотрелись просто позорно, и Суит-Лане даже стало за нас немного стыдно. Но у нас не было вечерних костюмов. Честно говоря, в тех кругах, где мы вращались, мы вообще никогда не видели вечерних костюмов. Может, они есть у дипломатов, не знаем.