Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания

В этом и состоит расчет халтурщиков: авось, пострадавшие поленятся и не станут упражняться в эпистолярном жанре, выплескивая свои хозяйственные проблемы. Хам – вот истинный властелин мира, при этом диктатор интернациональный. А я, грешный, и не догадывался тогда, что французский экстрим – не путать, пожалуйста, с Гольфстримом! – вскоре органично перетечет в моей жизни в русский.

…Хочу залиться горючим на заправочной станции. Подхожу к кассе, даю деньги, называю номер колонки и октановое число бензина, – все чин чином, а мне в ответ:

– Бензин сливается.

При этих словах у меня перед глазами необычайно четко встают кадры одной из знаменитых лелушевских комедий-гротесков – «От приключения к приключению», – где носатый злодей, халтурящий на заправке, украдкой сливает бензин в спрятанный в кустах бидон, вместо того чтобы заправлять кабриолет героя Жака Бреля. Снисходительно воспринявший чистосердечное признание кассирши, я от щедрот душевных разрешаю:

– Ну, слейте там себе – только немножко… А меня заправьте девяносто вторым на пятьсот рублей.

Чувствую, меня не любят:

– Вы что, не понимаете, мужчина?! Бензин сливается.

– Пусть сливается, пусть! Меня это не волнует, я – не прокурор, – успокаиваю я невидимую мне женщину за непробиваемым стеклом. – Заправьте только меня побыстрее, пожалуйста! Спешу, видите ли…

Моя законная просьба почему-то выводит из себя королеву бензоколонки:

– Заправлять машины, пока сливается бензин, запрещено правилами безопасности! Отойдите, не мешайте!..

Сливай воду гаси свет! Ничего не понимаю… При чем тут правила безопасности и мелкие махинации кассирши, откровенно – в полный голос! – отсасывающей бензин? Какая между ними связь?

Шараду разгадал ражий дядя, стоявший позади меня во время этого абсурдного препирательства:

– Сливочная – не то место, где делают сливки, а где сливают дерьмо, мужик!.. Ты че, не видишь? Вон на задах цистерна стоит. Как весь бензин в резервуар сольет, так и начнут нашего брата заправлять. Ты че, парень, – глухой, контуженый или иностранец?

– Угу, – промычал я и предпочел сделаться совсем маленьким, прежде чем тихо ретироваться. К счастью, чисто языковой конфликт таковым и остался. Я же направился на другую заправку, где меня быстро заправили бензином – как установили на станции техобслуживания, куда я потом обратился для починки мотора, – обильно разбавленным не то мочой, не то еще какой-то гадостью.

В гараже, куда я приехал для прочистки мотора (по непонятной мне причине все гаражи в Москве почему-то гордо называются «автосалонами»), меня успокоили:

– Мотор стучит? Чепуха!.. Настоящий стук всегда себя покажет. Рано или поздно все ненужное в машине все равно отвалится…

А заодно и дали хороший совет. Дело в том, что накануне, когда я решил переночевать у тещи и опрометчиво поставил мой «опелек» у ее дома, неизвестные искатели приключений, разбив стекло, залезли ко мне в машину и увели у меня съемную панель с радиоприемника. Впрочем, я сам виноват: надо было спрятать ее в перчаточный ящик, а я забыл. Теперь нужно было найти точно такую же. Где? В магазине мне сказали, что панели отдельно не продаются – только вместе с приемником.

– Нет проблем! – заверили меня оптимисты из салона-гаража. – Поезжайте на Митинский авторынок! Купите там вашу же собственную панель.

Так я и сделал в ближайшее воскресенье. В одном из покрашенных в дикий цвет сараев, удивительно напоминающем барак погорельцев, мне продали то ли мою собственную панельку, то ли ее сестру-близняшку и ласково пригласили заходить еще. Я в ужасе поблагодарил и с тех пор снимаю и прячу радиопанель, даже когда выхожу из машины на три секунды.

Впрочем, если от салонных воришек упастись в Москве можно, то даже самые хитрые предосторожности не спасают от русских морозов. Когда ртутный столбик зашкалило на термометре на тридцати восьми по Цельсию, мой «опелек», – как выяснилось, сработанный из-за проклятой европейской интеграции в солнечной Испании, – чихнул пару раз, как простуженный пес, и решительно отказался заводиться. Он умер. Остекленел. Превратился в груду холодного металлолома. Трагедия эта была для меня тем болезненней, что ни один куцый жигуленок (заводящийся и ездящий, черт возьми!), от которого черноволосые, прокуренные, коренастые люди – все водители-бомбилы, к которым я обращался за помощью, почему-то оказывались кавказцами, – перекидывали к аккумулятору моего «опеля» «усы», не мог мне помочь. Как жалко, что в такие морозы под Москвой не было никакого врага! Мы бы победили и в этой войне…

– Не выпендривайся, оставь машину под снегом! – успокоил меня склонный к эпикурейству приятель. – Холода спадут, снега растают – и мы узнаем, кто где срал… Заведется твоя машина! Против природы не попрешь!