Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии. 1941–1945

Вряд ли Д. Михайлович, чей природный такт и обходительность отмечали и его друзья, и враги, одобрил бы поведение своего «неразлучного приятеля»[688]. Однако в его приказе, переданном А. Мишичем через Д. Раковича, очевидна определенная ориентация в поиске союзников — только на Англию. Дело тут не в какой-либо неприязни к СССР или вообще к России, его выбор был следствием достаточно типичного мировоззрения, которое позднее красочно описал Живко Топалович. Резюме этого мировоззрения близкий политический советник лидера ЮВвО вложил в уста некоего анонимного сербского крестьянина из Герцеговины. «Издавна мы с русскими вместе воевали, но они за свое государство, а мы за наше, они под своим командованием, а мы под своим. Никогда жизнь наших народов не была одинаковой. У них владели государством и крестьянами великие князья и помещики, а мы из нашего государства турецких помещиков прогоняли и отдавали землю в собственность крестьянину. И тогда мы от русских сильно отличались, но это нам не мешало помогать друг другу и вместе победить турок, а потом: дорогие мои, разные наши дороги! Так же и со Сталиным. Пусть нам поможет освободиться от немцев, и пусть он в наше государство не вмешивается. Этого мы ему не дадим, как наши старики не дали русскому царю прописывать нам конституцию и законы. Они тогда лишь уважали и приветствовали русских царей, пока они нам честно помогали»[689]. Так как летом 1941 г., по мнению «стратегов» из югославского эмигрантского правительства, СССР не мог сопротивляться немцам дольше месяца, то о первой части желанной формулы сотрудничества («пусть нам поможет») не могло быть и речи. Речь шла о второй части формулы («дорогие мои, разные наши дороги»), и было логично склониться перед Лондоном. Естественно, что позиция, занятая эмигрантским правительством, понравилась и англичанам, испытавшим во второй половине 1941 г. желанную передышку, размышлявшим о будущем Европы и ревниво охранявшим европейские движения Сопротивления от контактов с СССР. Показательно замечание, которым Бейли оправдывал идею о совместной англо-советской миссии в Югославию: «Это была бы полезная демонстрация англо-русского сотрудничества, и в то же время пресекло бы возможные русские притязания»[690].

В своем описании «русского проекта» К. Николич оценивает его как проходное и маловажное событие, основываясь на мнении М. Вилера, заявившего, что вследствие подписания договора между НКВД и УСО от 30 сентября 1941 г. «совместная миссия к Михайловичу стала ненужной»[691]. Однако переговоры в Стамбуле имели для советской стороны несколько большее значение, что было ясно не только по матерившемуся сквозь зубы «полковнику Николаеву».

Кем же был этот «полковник Николаев»? На самом деле это был Василий Михайлович Зарубин, начавший свою жизнь в советской разведке еще в 1921 г. и служивший в ИНО ОГПУ с 1925 г. Кроме официальных поездок за рубеж, он выполнил несколько нелегальных миссий: в Дании (1927 г.), во Франции (1930 г.), в Германии (1933 г.), в США (1937 г.). В феврале 1941 г. В.М. Зарубин стал заместителем начальника Первого управления НКГБ СССР, т. е. заместителем начальника внешней разведки[692]. Этот ответственный пост не помешал ему выполнить ряд важных миссий за границей. Перед «Стамбульскими переговорами» В.М. Зарубин весной 1941 года выезжал за рубеж, чтобы обновить связи НКГБ с советским агентом, личным советником Чан Кайши Вальтером Стеннесом. Этот бывший (а также будущий) немецкий политик в годы Второй мировой войны не покладая рук работал над задачей стратегического для СССР значения: предотвращением попыток Японии и Германии договориться с лидером Гоминьдана, что могло бы привести к «замирению» Китая и усилению японской угрозы для советского Дальнего Востока. Успешную карьеру В.М. Зарубин продолжил и после переговоров в Стамбуле — сначала как резидент НКВД в США, а после войны вновь как заместитель начальника внешней разведки[693].