Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии. 1941–1945

Все вышеперечисленные источники информации способствовали тому, что сначала у советской разведки, дипломатов и руководства СССР было сформировано негативное отношение как к ЮВвО, так и к эмигрантскому королевскому правительству. Поведение сидевших в Лондоне югославских эмигрантских политиков отличалось большей сервильностью по отношению к Лондону, чем у их французских или чешских коллег, стремившихся хотя бы к видимости баланса. Важную роль в формировании имиджа югославского эмигрантского правительства, руководимого до И. Шубашича сербами, должны были сыграть определенные стереотипы о югославских народах, которые сформировались еще у экспертов Коминтерна в двадцатые годы. Вплоть до начала Второй мировой войны более дружественными Советскому Союзу считались «революционарные нацмены» хорваты, а не «реакционные великодержавники» сербы. Такое кардинальное по сравнению с дореволюционным изменение симпатий Москвы на Балканах с удивлением отмечали прибывшие в СССР югославские дипломаты: «…руководящие круги в Москве не имеют ясного представления о самой Югославии, считая ее насильственным созданием сербской династии и сербской армии»[735]. Яркой иллюстрацией этого стереотипа может быть заглавная песня «Ночь над Белградом», прозвучавшая в киноновелле из «Боевого киносборника», снятого в СССР в конце 1941 — начале 1942 г. В этой ключевой песне из фильма о белградских подпольщиках ни разу не упоминаются ни сербы, ни Сербия, но зато воспевается «небо Хорватии милое»[736].

Часто ускользает от современных исследователей и то, что идея о вековых русско-сербских связях практически отсутствовала в головах абсолютного большинства русского населения СССР, воспитанного с упором на школы Покровского и Марра. Даже имевшие высшее образование советские граждане в результате репрессий, уничтоживших довоенную школу славистики в России, имели до 1941 г. смутное представление о славянской идее. Лишь в 1939 г. в МГУ была создана Кафедра истории южных и западных славян, в 1942 г. — Славянская комиссия АН СССР, в 1943 г. — Кафедра славянской филологии МГУ и уже в 1947 г. — Институт славяноведения АН СССР. Помимо утраты научных знаний, в самом аппарате дипломатии и разведки исчезли некоторые прикладные, «изустные» нюансы знаний об отношении к России отдельных народов Балканского полуострова.

На восприятие в СССР четнического движения должна была повлиять и естественная человеческая склонность к типологизации явлений. Сознательная или подсознательная типологизация явлений влияла и на поведение в Югославии англичан. Судя по воспоминаниям И. Джоновича, Н. Плечаша, Ж. Топаловича и Дж. Рутема, англичане пытались вести себя по отношению к движению Д. Михайловича иначе, чем к малочисленным западноевропейским борцам сопротивления, пользовавшимся значительной материальной поддержкой англичан. Методы английских офицеров в Югославии куда больше напоминали Сотрудничество с антиоккупационным движением в Бирме и особенно в Эфиопии, где местные монархисты, направляемые СОЭ, добились больших успехов в борьбе с фашистами[737]. Аналогичным образом поведение представителей югославского королевского правительства не могло не напомнить советским лидерам лондонских поляков. Развитие событий в Польше в конце войны и сразу после ее окончания, с отчаянной борьбой между Армией Людовой и Армией Крайовой (АК), также должно было вызывать ассоциации с борьбой между антикоммунистами ЮВвО и коммунистическими партизанами. Типологическое включение ЮВвО в одну группу с АК и украинской УНА нашло отражение и в том, что руководство НКВД серьезно подозревало о существовании налаженных связей «бандеровцев» с «сербскими и черногорскими четниками»[738].

4.5.Официальные взаимоотношения СССР и партизанского движения до осени 1944 г

В отличие от непрекращавшихся в течение всей войны закулисных связей по линии ИККИ — ЦК КПЮ, установление официальных связей между Народно-освободительным движением Югославии и СССР произошло сравнительно поздно. Под установлением официальных связей подразумевается прибытие в штаб И.Б. Тито советской миссии. Этой теме уделили внимание многие титовские историки. Однако большинство из них рассматривали советскую миссию как нечто поверхностное и малозначащее по сравнению с судьбоносными решениями маршала Тито[739]. По-другому взглянул на роль советской миссии и военной помощи лишь Никола Попович, причем его работа сразу же вызвала огонь критики местной историографии за неортодоксальность[740]. Монография Н. Поповича положила начало не идеологическому, а научному подходу в изучении советско-югославских отношений в годы Второй мировой войны.