Не случайно против комиссии выступили общественники, исповедующие различные политические взгляды — от апологета Кремля Михаила Леонтьева до крайнего либерала Леонида Радзиховского. М. В. Леонтьев согласен с понятием «фальсификация истории», но определяет комиссию как «вопиющее противоречие с концепцией развития образования»[62].
Л. А. Радзиховский видит в борьбе за «историческую безопасность» результат «оборонного сознания» российского общества, травмированного после 1991 г., которое «не может приспособиться к современному миру — и инстинктивно прячется в раковину прошлого»[63].
История — не политический заказ — подобные писания живут меньше бабочки-однодневки. История, безусловно, связана с идеологией государства, с коллективной памятью, с национальными символами, но они проектируются в массовом сознании в школе. Каждое государство имеет свои мифологемы, создающие незримое чувство общности. Университеты, однако, разрушают эти мифы — таково призвание науки. Эта комиссия затрагивает все уровни образования — от школьного до университетского, вводя регламентированную цензуру с весьма растяжимым для исторического повествования понятием «фальсификация».
Новая идеология связана со старыми тайнами — Сергей Нарышкин возглавил и комиссию по защите государственной тайны, что явилось симптоматичным, и было связано с проблемой рассекречивания архивов. Оправдаются ли надежды одного из членов комиссии — историка Николая Сванидзе, на раскрытие архивов, это вопрос, ответ на который скорее отрицательный, тем более что сам Н. К. Сванидзе считает равнозначными «интересы России» и «интересы исторической науки»[64].
Российская Федерация является легитимной наследницей СССР. Советское наследство, однако, разделяет российское общество на две крайности — отрицание и ностальгию; и должна ли Россия нести ответственность за сталинский режим?
Для историка подобный вопрос излишен, «вина» в истории не присутствует как академическая оценка, а является политической категорией победителя. При ином развитии Второй мировой войны в Нюрнберге были бы другие подсудимые, осуждаемые с не меньшей яростью.
Для россиян ответ на этот вопрос важен. Отношение к Сталину и сталинизму является лакмусовой бумажкой общественной позиции. Сталин — вторая фигура в истории России после Петра I, которая разделила общественное мнение на всех уровнях. О Ленине почти нет дискуссий, он лежит забытый в мавзолее и привлекает туристов, а если изредка возникают споры, то только о том, следует ли его похоронить или нет.
Если отрицание Сталина и советского прошлого было модным во времена Ельцина, то во время второго мандата Путина и уже при Медведеве наметилась тенденция в противоположном направлении — оправдание его действий. Вводится новый политкорректный язык — вместо «тоталитарный режим» — «личный режим» Сталина, вместо «распад» СССР — «трансформация», вместо «двоевластие» Путин — Медведев — «тандем», вместо «Чеченская война» — «военно-политический кризис» и т. д.
В руководстве А. В. Филиппова для учителей средних школ, преподающих современную историю России, Сталин назван «эффективным менеджером», а после бурной общественной реакции — «рациональным управленцем». Репрессии определены как «кровавая ротация» и «жесткий отбор» бюрократии, и как «стремление обеспечить максимальную эффективность управленческого аппарата»[65] — нечто вроде качественного отбора.
Если трактовка Сталина разделяет россиян, то их оценка Великой Отечественной войны однозначна — это святая память для всех поколений. Не случайно после войны Сталину прощают репрессии 30-х годов, эйфория от победы порождает ожидание перемен к лучшему благодаря жертвам России в войне, что сильнее семейной памяти о репрессированных[66]. Ликование от победы общее, национальное, российское. Это чувство и сегодня объединяет всех россиян новой России.
И здесь, в сущности, главная причина создания этой комиссии — защита этой памяти. Если для россиян Великая Отечественная война и сталинизм — это различные вещи, то на Западе существует тенденция их слияния в одно целое в пользу отрицания. Поводом создания комиссии при президенте РФ явилось решение Европейского парламента от 23 сентября 2008 г. объявить 23 августа «днем памяти жертв сталинизма и нацизма»[67].3 июля 2009 г. в Вильнюсской декларации ОБСЕ подтвердила резолюцией решение Европейского парламента[68].
Отождествление сталинизма и нацизма с академической точки зрения не присутствует как спор — хотя и близкие по многим показателям, эти два явления достаточно разнородны, и не могут отождествляться. Академические среды, однако, далеко не влияют на общественное мнение, которое в большей степени подвластно политическим спекуляциям или невежеству.
Институции отвечают институционально — ответом России Европейскому парламенту явилась указанная комиссия. К сожалению, ответ России был не менее ограниченно-бюрократичным, чем декларация европейских парламентариев.