Русский флаг

— Мартынов? — Муравьев грозно метнул левую бровь вверх.

— Нужен человек идеального порыва, — пролепетал чиновник, — баловень судьбы. И, прошу прощения, человек достаточно грубый, чтобы выдержать подобное испытание.

Ему не удалось скрыть жадной заинтересованности. Муравьев пытался прочесть на лице чиновника причину его волнения.

— Уж не соперник ли вам Мартынов? Не позарился ли он на вашу невесту?

— Помилуйте, ваше превосходительство! — Чиновник слегка икнул от пережитого страха. — Господин Мартынов не принят в доме моей невесты. Ее родители люди весьма положительного образа мыслей.

— Не принят с парадного, можно и в окошко забраться, — дразнил его Муравьев. — С Мартынова станется. Да и девицы нынче пошли, сами знаете… Родители положительного образа мыслей, а девицы — напротив того, гм…

— Не могу знать-с, не могу знать-с, ваше превосходительство… Не смею возражать…

Муравьев с отвращением отвернулся от него.

"Хочет избавиться от моего адъютанта. Очень хочет. Однако, подлец, прав. Мартынов действительно подходящий человек. Дал бы я тебя ему в денщики, так ведь откажется или убьет по дороге".

— Идите, — сказал Муравьев сухо. — Я недоволен вами. И прикажите прислать есаула Мартынова.

Через полчаса Мартынов стоял перед генералом и весело пялил на него карие глаза.

— Никогда тебя нет на месте, Мартынов! — выговаривал ему Муравьев, разглядывая молодецкую фигуру и свободные, чуждые робости жесты.

— Виноват, ваше превосходительство, не могу равнодушно пройти мимо базара. Нынче много бурят, якутов. В глазах рябит от пестрых халатов и всякой всячины. Шум. Гам. Верблюды покачивают мудрыми головами среди всей этой суеты. Жизнь! Жизнь, ваше превосходительство!

— А ты, братец, любишь жизнь?

— Люблю, — простодушно ответил есаул.

— Н-да… — Муравьев не спешил с главным. — Значит, торговля идет бойко?

— Чего душа пожелает, — ответил Мартынов. — Хоть соболя, сбежавшего уже после выделки из казны, хоть золота или серебра!

Муравьев не принял этого разговора. Он и сам знал, что контрабандная торговля золотом и серебром идет на всем протяжении от Иркутска до Кяхты, но помешать ей не мог.

— Ты, конечно, знаешь об обстоятельствах петропавловского дела?

— Так точно.

— Еще бы! — Муравьев вспомнил Дмитрия Максутова. — Лейтенант Максутов у тебя-то ведь и заночевал?

— Так точно. Милейший человек!

— Ну-с, милейший человек укатил в Петербург и словно в воду канул. Получил "Георгия", произведен в капитан-лейтенанты, — об чем еще думать, об чем тревожиться!

— Максутов оставил на Камчатке дорогую могилу, — возразил есаул.

— Оставил и забыл!

Мартынов сказал просто и убедительно:

— Не верю, ваше превосходительство.

— А мне дела нет, веришь ты иль не веришь, — рассердился Муравьев. Обстоятельства переменились, и нынче не только могилы героев Камчатки, но и сама слава их будет отдана на поругание, если мы не примем энергичных мер.

Есаул встал навытяжку.

— Надобно знать Англию: христолюбивые филантропы из лондонского парламента не успокоятся, пока не отплатят за августовское поражение. Английский флот в Тихом океане будет усилен к весне, и усилен радикальным образом — пароходами, линейными кораблями… Понимаешь?

— Но ведь и Камчатку мы укрепим артиллерией и войском? Опыт есть, чего же лучше…

Муравьев помолчал, перебирая бумаги, потом сказал с легким вздохом:

— В том-то и беда, братец, что мы не дадим Камчатке ни одной пушки, ни одного солдата. В петропавловском гарнизоне прибавится разве что один казачий есаул.

— А это немало, — пошутил Мартынов, предчувствуя, что ближайшие события должны коснуться его самого. — Казачий есаул — плохой подарок англичанам.

Муравьев взял со стола еще сыроватый от чернил лист.

— Надобно свезти письмо к Завойко. — Он выжидательно смотрел на есаула.

— Долго ли, ваше превосходительство! — Сердце Мартынова чаще забилось от радостного предчувствия: неужели ему выпадет честь помочь героическим защитникам порта и счастье встречи с Машей? — К весне добраться до Амура по знакомой дорожке — и с первым транспортом к Завойко.

— Не годится, братец, — отрезал генерал. — Надобно быть в Петропавловске не позднее середины марта.

— В три месяца?! — изумился Мартынов.

— Да-с, в три. В три самых свирепых, самых неподходящих месяца. На транспорте и барышня доедет.

Мартынов невольно развел руками.

— Опасаешься? Не доедешь?

— Такого и нарочно не придумаешь, — есаул говорил медленно, стараясь понять, шутит ли генерал или говорит серьезно. — Однако верст тысяч семь будет…

— Восемь.

— В три месяца?

Муравьев деловито кивнул и снова спросил:

— Не доедешь?

— Может, и доеду.

— Не годится, — Муравьев начинал сердиться. — На карту поставлено слишком многое: по имеющимся сведениям, английский флот придет в Петропавловск ранней весной, до привычного начала навигации. В порту зимуют суда, и все они могут стать трофеем англичан. Необходимо оставить Петропавловск до прихода неприятеля, снять порт, разрушить батареи, увезти с собой решительно все, что могут забрать суда, все, чем мог бы похвастаться англичанин. Нужно спасти людей.

— Как, ваше превосходительство? Мы оставляем Петропавловск?