Русский Галантный век в лицах и сюжетах. Kнига первая

Портрет-шарж Брызгалова с такой надписью (ее, по слухам, придумал известный остроумец князь Василий Мещерский) имел любопытную историю. Книгопродавец Иван Заикин выставил его на продажу, и от покупателей не было отбоя. Видя, что товар ходкий, картинку выставили в рамке под стеклом у входа в лавку, и все только и спрашивали: “Подай-ка Брызгалова в его малиновом мундире!” Торговля шла весьма бойко, пока в лавку Заикина не заглянул сам оригинал портрета – Иван Семенович Брызгалов собственной персоной. Вот уж досталось тогда незадачливому купчишке! Отчаянно размахивая тростью, Иван Семенович, осыпав Заикина самыми площадными ругательствами, потребовал изъять “проклятый портрет” из продажи, а на рисовальщика грозился подать в суд за оскорбление этой самой “персоны”. Он напирал на то, что верой и правдой служил императору Павлу, а ныне царствующий государь, как любящий сын своего отца, не отдаст его, Брызгалова, на посмеяние и обиду каким-то там прощелыгам. В довершение ко всему, он запечатал сургучом тюк со всеми экземплярами портрета, строго наказав печатей не трогать.

Между тем, Орловский заручился поддержкой обер-полицмейстера Петербурга, генерала Ивана Горголи, а тот распорядился снять с тюка печати и, хотя не выставлять портрет на витрине лавки, но продавать всякому, кто пожелает. Но Брызгалова не проведешь: он явился опять и закричал благим матом, мол, никакого такого Горголи он знать не хочет, а знаком был коротко с прежним градоначальником Федором Эртелем, вот тот такого злодейского приказа нипочем бы не отдал. И опять про то, что сам царь-батюшка его, бывшего кастеляна, ценит и любит, и неправды не попустит; да и на супостата, этого рисовальщика, в суд подано, а пока дело не решено, продавать его мерзостный пасквиль строго возбраняется.

Словом, вышел целый скандал: к дверям лавки набежала целая толпа, которую тщетно пытались успокоить городовые и будочники. В результате все интересанты, включая и “виновника торжества”, отправились на дрожках прямиком к обер-полицмейстеру для увещевания. И не единожды Горголи вызывал к себе Брызгалова и пытался утишить его гнев. Наконец, спустя две недели споров и препирательств было достигнуто соломоново решение: насмешливая надпись, столь оскорбительная для бригадира, была зачернена, сам же портрет-шарж дозволялось продавать в книжных лавках обеих столиц (экземпляр его хранится ныне в Русском музее).

Нельзя не сказать и об одной тщетной потуге Брызгалова быть востребованным в новое время, за которым он решительно не поспевал. В 1829 году, во время первой турецкой кампании, Иван Семенович сочинил прожект о Крестовом походе России против Турции для отвоевания Гроба Господня из рук неверных. Для этого он предлагал сформировать специальный Российский полк, которому, по его разумению, надлежало идти в бой с басурманами под святыми хоругвями, и уже одно это, будто бы, приблизит час победы.

Не говоря о вопиющих огрехах слога и грубых нарушениях правил грамматики в сем сочинении, поражает, с какой скрупулезной точностью Брызгалов исчисляет личный состав воинства: “во всем полку назначено быть строевых чинов: генералов, штаб и обер-офицеров и унтеров и рядовых строевых 34,356 человек, нестроевых разных чинов 7,191 человек, попов всяких и прочего духовенства 192, лекарей и медицинских чинов 77, при медицинских госпиталях разных чинов 1,074, мастеровых 4320, при обозе разных чинов 5.020 и т. д.”. Откуда эти конкретные цифры? Нет ответа. И быть не может, поскольку взяты они с потолка, причем человеком вздорным, к тому же никогда пороху не нюхавшим. Кроме того, для успеха операции он предлагал взять в поход двух своих сыновей (инвалидов с заплетающимися ногами!): “пущай идут свами в Иерусалим, выгоняют Турков и зо всеи Греции”. И ведь Брызгалов придавал этому проекту огромное значение – он предназначался для государя Николая I, у которого бригадир добивался личной аудиенции “для пополнения словесно о важнейших обстоятельствах всему прожекту принадлежащих”! Стоит ли пояснять, что император прожектера не принял…

Зато о бригадире вспоминали всякий раз, когда при Дворе затевали балы-маскарады в мундирах времен Павла I. Например, 6 февраля 1835 года государь, как бывало при живом родителе, нарядился в форму полковника Измайловского полка, статс-секретарь Виктор Панин был одет дитятей рубежа веков, а шталмейстер Двора граф Алексей Бобринский щеголял именно в мундире a la Брызгалов.

Казалось, Павловский кастелян настолько сросся с той эпохой, что и спустя десятилетия оставался живым и каким-то ее необходимым воплощением. И похоронен был Иван Семенович в том же малиновом бригадирском мундире, в каком обыкновенно шествовал по петербургским улицам. Согласно духовному завещанию Брызгалова, миниатюрный портрет Павла I, выполненный из слоновой кости, был положен с ним в гроб.