Русский Галантный век в лицах и сюжетах. Kнига первая

Другим видным отечественным модником той поры был Иван Савич Горголи, служивший образцом рыцаря и франта. Это он ввел в обиход тугие галстуки на свиной щетине (прозванные в его честь “горголиями”), которые носили тогда не только вся лейб-гвардия, но и люди штатские. Современник писал: “Никто так не бился на шпагах, никто так не играл в мячи, никто не одевался с таким вкусом, как он”. Это был человек свободного духа, записной удалец, красавец и силач. Родом грек, он после окончания греческой гимназии в Петербурге поступил в Сухопутный шляхетский Кадетский корпус, из коего был “выпущен с отличием”. Служил в Павловском гренадерском полку, героически сражался в Польше и Голландии, за что в 1800 году был назначен плац-майором в Петербурге. Ненавистник тирании, он принял участие в заговоре против Павла I, хотя и не на первых ролях. Мемуарист Николай Саблуков рассказывает, что Горголи, вознамерившись арестовать царева фаворита графа Ивана Кутайсова, ворвался в дом его полюбовницы, актрисы Генриетты Шевалье. И хотя та “приложила все старания, чтобы показаться особенно обворожительной”, стойкий плац-майор “не отдал дань ее прелестям, так что она отделалась одним страхом”. Для Ивана Савича служение свободе оказалось сильнее женских чар…

Но все в мире скоротечно. И вот “дней Александровых прекрасное начало” получило аракчеевское продолжение, а обожествляемый народом Благословенный царь стал восприниматься уже как “властитель слабый и лукавый”; утратили былую свежесть, медленно выветрились и популярные модные веянья. Подвластные общему закону, менялись и сами лансеры, и вскоре перестали быть таковыми, и лишь историческая память хранит минуту их былой славы. Что же с ними сталось?

Сначала о Магницком. Когда реакционеры в окружении Александра I взяли верх, а “дерзкий” Сперанский был в 1812 году низложен и обвинен в “намерении ниспровергнуть существующий порядок“, государственным преступником был объявлен и Михаил Леонтьевич. Однако, пробыв четыре года под надзором полиции в вологодской ссылке, наш вчерашний либерал и прогрессист не преминул решительно перестроиться. Он стал (а может статься, и принял вид) апологетом обскурантизма и вошел в историю как гонитель и душитель всякой свободной мысли в России. Карьера теперь уже мрачного изувера и мракобеса началась наново и была столь же головокружительной: он получил назначение сперва на должность вице-губернатора в Воронеже, а затем гражданского губернатора в Симбирске. Смекнув, что деятельность Российского Библейского общества весьма поощряема правительством, лютый Магницкий не только принуждал вступать туда всех местных дворян и чиновников, но устроил на главной площади города показательное аутодафе сочинений Вольтера и других “безбожных” философов XVIII века. “Это сожжение, – отмечал литератор Николай Греч, – понравилось государю, и хотя для виду порицали в газетах излишнее усердие губернатора, но на деле увидели в нем сильного поборника и верного друга”.

И вот уже “верный и набожный” Михаил Леонтьевич пошел на повышение – стал членом Главного правления училищ и попечителем Казанского университета. “Что он там дела л, – продолжает Греч, – какими негодяями и бездельниками окружил себя, как жестоко, нагло и с насмешками гнал честных и полезных людей, не соглашавшихся быть его клевретами, шпионами и рабами, об этом можно написать несколько томов… Едва ли найдется в летописях инквизиции что-либо подобное!”. Озаботившись тем, чтобы искоренить “вредный дух времени”, Магницкий повсюду искал крамолу и предал суду университетского совета передовых профессоров за якобы “преступные внушения вольнодумства”. Он установил тотальный контроль и слежку за студентами и профессорами, которые называл “нравственным надзором”, поощряя доносы и ябеды. Как отмечал историк Михаил Сухомлинов, “религиозность здесь ограничивалась одною только внешностью, за набожною обстановкою скрывались недостойные религии свойства: лицемерие, раболепство, отсутствие убеждений и нравственных начал”. Дело дошло до того, что Магницкий восстал против такой учебной дисциплины, как философия, которая, по его разумению, есть “страшное всепожирающее чудовище”, ибо “наносит святотатственные удары престолу царей, властям и таинству супружеского союза”!