В самом деле, Анна завела множество новых придворных чинов, закатывала балы и устроила театр, как у французского короля. В начале 1731 года Саксонский курфюрст Август II прислал из Дрездена на ее коронацию несколько итальянских артистов. А уже в 1735 году при Дворе выступала постоянная итальянская труппа, которая два раза в неделю давала интермедии, чередовавшиеся с балетом. В них участвовали воспитанники Кадетского корпуса, обучавшиеся под руководством французского учителя танцев Жана Батиста Ланде (ум. 1748). Затем явилась итальянская опера с семьюдесятью певицами и певцами под управлением композитора-француза Франческо Арайя (1709–1767) Большим успехом при Дворе пользовалась и труппа немецких комедиантов, разыгрывавшая грубые фарсы. Нередки были и заезжие гастролеры-кукольники.
Однако наряду с присущим ей европеизмом императрица проявляла неподдельный интерес и к древнерусской культуре. И это также отличает Анну от ее венценосного дядюшки, воспринимавшего старину как нечто отжившее, тормозящее преобразования, вредное. Сохранились письма монархини своему родственнику, обер-гофмейстеру Семену Салтыкову, где она просит немедленно сыскать и прислать во дворец легендарные русские “музыкалии” – бандуру и гусли. А в другой раз она интересуется, нет ли у князя Василия Одоевского старинных “русских гисторий прежних государей”, а если есть – прислать ей.
Она любила все русское, национальное, казавшееся уже в начале XVIII века простонародным. И это понятно: детство Анна провела в подмосковном Измайлове в окружении затейливых бахарей, местных сельских девах с их хороводами и плясками, нищих, юродивых и прорицателей, содержавшихся там целыми толпами. Уже будучи царицей, она обязательно ложилась после обеда отдыхать в свободном широком платье, в повязанном на голове по-крестьянски красным платком. Любила после сна, открыв дверь в соседнюю комнату, где находились фрейлины, крикнуть: “Ну, девки, пойте!”. И надобно было петь до тех пор, пока она не наскучивала пением. Рассказывают, что однажды Анна приметила, что две барышни молчат, и когда получила ответ, что те петь устали, разгневалась, приказала наказать их кнутом и отправить на “прачешный двор”, где несчастные трудились целую неделю.
К слову, само ее царствование уподобляют правлению помещицы старомосковской закваски, распоряжавшейся своею властью с той патриархальностью и простотой, с какими правила личной вотчиной какая-нибудь дворянка времен Алексея Михайловича. Как отметил историк Владимир Михневич, императрица “у себя дома, в своих привычках, наклонностях, даже в образе мыслей и предрассудках, целую жизнь оставалась совершенно русской женщиной… от вкуса к национальному русскому костюму и простонародным хороводам до пристрастия к чесанию пяток и слушанием сказок на сон грядущий”.
Между тем, период царствования Анны многие называют временем всевластия инородцев. Процитируем Василия Ключевского: “Немцы посыпались в Россию, как сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении… Бирон с креатурами своими… ходил крадучись, как тать, позади престола”.
Действительно, в окружении монархини было немало немцев, на которых она опиралась – Эрнест Иоганн Бирон, граф Генрих Иоганн Фридрих (Андрей Иванович) Остерман, граф Бухгард Кристоф (Христофор Антонович) Миних, братья Левенвольде. И все же разговоры о “бироновщине” и “немецком засилье” в то время малоосновательны.
Это убедительно показал крупнейший историк Сергей Соловьев, отметивший, что лица, окружавшие Анну (в том числе и немцы), пеклись лишь о собственных интересах, стремясь удержаться на плаву. Единой Германии не существовало, и жители нескольких сотен германских государств не могли составить особой “немецкой партии” в России. Против устоявшегося мнения относительно аннинского режима свидетельствуют многие факты. Военная коллегия, возглавляемая Минихом, назначала русским офицерам то же жалование, что и иноземцам (при Петре I приезжие наемники получали в два раза больше). Если в 1729 году (время “господства русских”, Голицыных и Долгоруких – при Петре II) местного происхождения были 30 из 71 генералов российской службы, то при Анне в 1738 году – 30 из 61 были природными русаками. В 1725 году русским был только один из 15 капитанов военно-морского флота, а при “бироновщине” – уже 13 из 20! Что до репрессий, якобы достигших тогда фантастических масштабов, то известны цифры: две тысячи политических дел и тысяча сосланных в Сибирь за все годы правления императрицы. Это несопоставимо с периодом Петра I, когда погибло 20 % населения. Показательно также, что среди дел, прошедших в те годы через Тайную канцелярию, дела о недовольстве “засильем инородцев”, практически отсутствуют.