Русский Гамлет. Трагическая история Павла I

С турками, в конце концов, подписали в Яссах 29 декабря 1791 года никчемный мир, и все усилия бросили на вечно досаждавшую соседку Польшу. После разгромов и разделов 1793–1795 годов Польша перестала существовать. Но почему-то до сих пор поляки винят в этом полководца Суворова, выполнявшего лишь долг офицера, а не российскую самодержицу Екатерину, приказавшую уничтожить Польшу. К сожалению, поляки редко вспоминают и то, что сторонником их независимости всегда оставался великий князь Павел Петрович.

Цесаревич все более уединялся в Павловском и Гатчине. Он погрузился в мелочные заботы о своем миниатюрном войске, постепенно доведя его численность до двух с лишним тысяч человек. «Тактика прусская и покрой военной одежды составляли душу сего воинства — замечает современник. — Служба вся полагалась в присаленой голове сколько можно больше, коротенькой трости, непомерной величины шляпе, натянутых сапогах выше колен и перчатках, закрывающих локти. Въезжая в Гатчину, казалось, въезжаешь в прусское владение. При разводах его высочество наблюдал точно тот же порядок, какой наблюдался в Потсдаме во времена Фридриха II. Здесь можно было заметить повторение некоторых анекдотов сего прусского короля с некоторыми прибавлениями, которые сему государю никогда бы в мысль не вошли. Например, Фридрих II во время Семилетней войны одному из полков в наказание оказанной им робости велел отпороть тесьму с их шляп. Подражатель гатчинский одному из своих батальонов за неточное выполнение его воли велел сорвать петлицы с их рукавов и провести, в пример другим, через кухню в их жилища. Запальчивость наследника сказывалась при всех учениях. За ничто офицеров сажали под стражу, лишали чинов, помещая в рядовые, и потом толикая же малость приводила их опять в милость. Всякий день можно было наслышаться новых анекдотов в Петербурге о дворе гатчинском».

Императрица, зная восторженный и незлопамятный характер сына, не опасалась, что он со своими пруссаками решится на государственный переворот. К тому же граф Н.И. Салтыков уверял, что появись хоть искорка преступного замысла, императрице тотчас же донесут. Получалось, что даже выгодно иметь на отдаленном расстоянии сие потешное войско — пусть вельможи удостоверятся в глупости наследника престола. Офицеры же гвардейских полков, почти все из знатных фамилий, с презрением смотрели на безродных гатчинцев и, насмехаясь над их командиром Павлом Петровичем, еще больше превозносили ум и милосердие матушки императрицы.

Среди доморощенных офицеров Павел Петрович особенно отличал за строевую выправку барона Штейнвера, о котором говорил: «Этот будет у меня таков, каким был Лефорт у Петра Великого». Появился и новый любимчик — худородный дворянин Алексей Андреевич Аракчеев, неутомимый в строевой муштре и заучивании артиллерийских артикулов. Портрет последнего хлесткими штрихами набросал Н.А. Саблуков: «По наружности он походил на большую обезьяну в мундире. Он был высок ростом, худощав и жилист, в его складе не было ничего стройного, так как он был очень сутуловат и имел длинную тонкую шею, на которой можно было изучать анатомию жил и мышц. Сверх того, он странным образом морщил подбородок. У него были большие мясистые уши, толстая безобразная голова, всегда наклоненная в сторону. Цвет лица его был нечист, щеки впалые, нос широкий и угловатый, ноздри вздутые, рот огромный, лоб нависший. Наконец, у него были впалые серые глаза, и все выражение его лица представляло странную смесь ума и лукавства».

Венчание на царство Екатерины II

Для военных учений в Павловском соорудили небольшую крепость, а в гатчинские пруды запустили флотилию мелких суденышек. Павла Петрович окружали не только мелкие суда, но и мелкие своекорыстные люди.

Один из любимцев великого князя граф Ростопчин писал российскому послу в Лондоне графу Воронцову, что ничего не может быть более противно, чем благосклонность Павла Петровича. По его словам, великий князь сидит в Павловске с головой, набитой химерами, окруженный людьми, самый честный из которых заслуживает виселицы.

По сравнению с Зимним дворцом и Царским Селом, где все дышало роскошью, весельем и флиртом, в великокняжеских поместьях жизнь протекала суровая и однообразная. Уныние уже наступало при въезде в Гатчину, где путника встречал прусский шлагбаум, окрашенный полосами в черный, красный и белый цвета, и одинокий стражник, наряженный в допотопный прусский мундир. Далее среди болот и лесов виднелись невзрачные казармы и крестьянские поля. Ни тебе нарядных дам, сидящих в античных мраморных ротондах, ни развеселого театра, ни диковинного зверинца. Скромная обстановка Гатчинского дворца вызывала презрительную улыбку екатерининских вельмож, каждый из которых жил куда в большей роскоши.