Русский голем

Юнг (называвший себя потомком Гете) восхищался фразой знаменитого писателя, смысл которой состоит в том, что психологическое лечение — это когда безумие допускается, дабы исцелить безумие. Его пациентом был страдавший от нападений «чертиков» идеолог русского символизма Эмиль Метнер. Считается, что он излечился… Но при этом, по воспоминаниям знакомых, стал «как мертвый». Таковым оставался даже на маскарадах в юнгианском Психологическом клубе Цюриха, куда являлся в костюме Мефистофеля. А ведь Юнг благословил его и самого работать в качестве психоаналитика[16]. Впрочем, став какой-то нежитью, Метнер вскоре окончил свои дни в сумасшедшем доме. (Еще бы, Юнг писал, что в процессе психоанализа «бессознательное» врача и пациента тесно взаимодействуют. В данном случае оба индуцировали психоз, взаимно заряжались им). Юнг же, разговаривавший со своей сковородкой и прочей посудой, продолжал не только «лечить», но и философствовать[17].

А что же «ангелы? Видения преследовали психиатра всю жизнь. В течение пяти лет он записывал их в особую «красную книгу». В итоге ему показалось, что, наконец, он научился контролировать «причуды своего мозга». Что нашел баланс между рациональным и иррациональным. Что, подобно легендарному герою, победил «дракона» раздвоения, шизофрении… Но эго чудище не обязательно двух-, а чаще всего — многоголовое: ему принадлежат и головы всех подселившихся бесов. Гордыни, блуда, сребролюбия… Неважно, какая из них схрумкала Юнга.

Яков Брюс и ослиные головы

Промозглым ноябрьским днем 1735 года к зданию Академии Наук в Санкт-Петербурге подошел обоз из трех десятков подвод. Конвой, сопровождавший груз, продрог на ветру. Доложили графу Салтыкову. У него уже несколько месяцев как лежало предписание: «Назначить исключительно квалифицированного человека» для описи. Ни одному собранию книг в те времена не уделяли столько внимания. Это был особый случай. И библиотека, и коллекции «куриозных вещей» принадлежали генерал-фельдмаршалу Якову Вилимовичу Брюсу. Он умер в мае, а указания относительно его наследия были даны уже в июне.

Богдан Аладьин и капитан-лейтенант Гурьев засели за дело. Кропотливое дело и неприятное.

Каждый из них был, конечно, наслышан о знаменитом сподвижнике Петра. О том, что того подозревали в чернокнижии; о том, как он летом заморозил пруд; о том, как превращал стариков в юношей, и, конечно, о том, как странно умер. Про это шептались едва ли не на каждом углу[18].

И чего только не рассказывали! «А настоящее вот какое у него было дело: из старых людей молодых делал. И никаким отваром не поил, а поступал деликатно: увидит старика, сейчас перережет ему горло и давай его кромсать — всего на куски изрежет. После того польет одним составом — тело срастется, польет другим — и станет из старика молодой. Вот это наука, всем наукам наука!

Ну, только же она и погубила Брюса. Правду сказать, тут наука не виновата, а лакей Брюсов виноват — такая гадина был человек…

А уж стар был Брюс — восемьдесят годов было. И говорит лакею:

— Изруби меня на куски. Сперва, говорит, вот из этого пузырька полей, потом вот из этого, и стану, говорит, я юноша прекрасный.

— Вот лакей изрубил его на куски. Из одного пузырька полил — срослось тело, а из другого не стал поливать. Побежал к царю… ну, может, не к самому царю, а к генералу, который при царе находился.

— Вот каким, мол, средствием я сделал конец Брюсу.

Ну, отпустили ему сколько-то денег. А Брюса поскорее тайком похоронили — боялись, чтобы не ожил».

— Да, — пробормотал Аладьин, — такие вот дела… А ну как — оживет?

— Сказки все это. Про живую и мертвую воду. Где это видано, чтобы государева человека взять — и ножом, на части?! Народ темен. Того, кто в науках изощрен, за колдуна считает. Немало достойные мужи от этих ослиных голов терпят.

— Сказки… Оживет, да — сюда, за черными книгами своими…

Яков Брюс, «колдун Петра Великого».

Капитан-лейтенант хоть и не склонен был считать покойного чернокнижником, а поежился… Им предстояло пересмотреть более полутора тысяч печатных и рукописных томов на двенадцати языках (наречие, на котором была написана одна книга, так и не было опознано!). Названия записывали кириллицей — иногда передавая фонетическое звучание непонятных слов, а иногда — стараясь перевести смысл. Здесь Рыли труды по точным и естественным наукам, по военному делу и даже садоводству. Однако Аладьин и Гурьев опасались найти совсем другое. И нашли.

…На старинной рукописи XIII века, составленной Якопо де Ворагине, значилось по-латыни: Legenda аигеа. Vita sanctorum — о философском камне для делания золота и получения эликсира жизни — «жизни установителя»…[19]

— Богдан, может, про водичку-то из пузырька и правда, — не выдумки?

— Смотри дальше.