Русский язык на грани нервного срыва

Что же могут сказать нам эти слова о нас же самих, думающих или говорящих о любви, точнее, о ее акте? Что свидетельствует язык о духе народа в данной ограниченной области? Исследование глаголов с совпадающими или очень близкими значениями позволяет воссоздать соответствующий фрагмент русской картины мира, или, иначе говоря, – любовь по-русски.

Насторожить исследователя должно уже само количество глаголов-синонимов и вовлеченность разнообразнейших языковых средств. Лингвистам хорошо известно, что разнообразие средств выражения с большой вероятностью означает, что речь идет о чем-то неприятном и нехорошем. Вообще, в любом языке имеется много возможностей сказать о чем-то плохо и мало способов сказать хорошо (см. эпиграф).

Впрочем, и сами эти глаголы, и их языковое поведение более чем красноречивы.

Прежде всего – что это за глаголы? Их можно разделить на две группы: существующие только вне литературного языка и те, что есть также и в литературном языке, но только с другими значениями. Например, какое-нибудь харить или заимствованное из английского (как будто своего мало) факать безусловно относятся к первой группе. А вот налить или перепихнуться можно найти даже в “приличных” словарях, но… не с тем значением. Первые – это, скажем, исконные глаголы любви. У них могут быть и другие значения, но они вторичны. Для второй же группы, наоборот, вторичными являются как раз табуированные значения любви, а главные вполне приличны и весьма разнообразны.

Напротив, вторичные значения исконных глаголов любви довольно однообразны – обязательно какая-нибудь гадость и безобразие. Типа надоесть, быть совершенно неинтересным, ударить, избить, украсть и т. п. Это легко продемонстрировать на примере матерного, так сказать, базового глагола. Вспомним каламбуры и анекдоты, построенные на столкновении разных значений этого слова. Например, старый советский анекдот о зайце, объясняющем возмущенному волку свое неучастие в общезверином субботнике тем, что у него “половой акт”. Когда же в очередной раз волк обращается к зайцу, вновь получает стандартный ответ и поражается продолжительности действия, заяц объясняет по-простому: “… он этот субботник”.

Каковы, говоря научным языком, механизмы смехопорождения в этом случае? Да обычный каламбур. Заяц использует матерный глагол в его вторичном и гораздо более часто встречающемся значении, то есть сообщает, что ему глубоко безразличен субботник (можно было бы сказать: плевал я на ваш субботник). Эффект усиливается тем, что первоначально использованное зайцем выражение половой акт, в отличие от соответствующего глагола, не имеет этого вторичного значения, так что реакция волка, в том числе его возмущение, вполне оправданна.

Эта особенность не является спецификой русского языка. Достаточно подсчитать, сколько раз и в каких значениях говорят слово fuck герои какого-нибудь американского боевика, чтобы убедиться в интернациональности данного явления.

Иначе говоря, слова, предназначенные для выражения акта любви, очень легко приобретают всякие неприятные вторичные значения и очень часто относятся к так называемой бранной лексике.

Однако исконных слов не так уж и много. Постоянное пополнение этой лексики происходит за счет обычных слов и обычных корней. Однако далеко не все обычные слова годятся для этого, а только избранные. Какие же? Значение этих слов и корней, как уже сказано, очень разнообразно. Но при этом довольно большая их часть означает действия резкие, разрушительные и едва ли приятные для человека: врезать, всадить, долбить, дрючить, дырявить, жарить, заклепать, законопатить, запрессовать, распечатать, скоблить, трахать и др.

Вторичные значения возникают с помощью различного рода переносов: метафорических, метонимических и др. Если ограничиться переносом по сходству, то станет очевидно, что половой акт ассоциируется с чем-то неприятным, а иногда и просто разрушительным для человека. Это видно и из того, какие вторичные значения имеют исконные глаголы любви, и из того, у каких глаголов литературного языка появляется вторичное значение, связанное с половым актом.

Правда, все не так просто. В половом акте в нормальном случае участвуют двое, и роли у них весьма различны. Чтобы понять, как язык рассматривает отношения партнеров, обратимся к синтаксическим особенностям рассматриваемых глаголов. В подавляющем большинстве случаев субъектом действия является мужчина, а объектом – женщина (здесь не рассматриваются однополые акты). Относительно небольшое количество глаголов допускает в качестве подлежащего и мужчину, и женщину. И наконец, только у нескольких глаголов субъектом может быть женщина, а не мужчина.