Русский характер

– Вы мне минусы давайте, полковник, – нарушил тишину Молотов. – А то у вас какая-то примитивная арифметика получается. Пять с плюсом пишем, пять с плюсом в уме.

– Минус на минус тоже дает плюс, – дерзко заявил Крейцеров. Иногда он мог себе это позволить. Знатоков человеческих душ, подобных ему, в управлении было раз-два и обчелся.

Похоже, генерал Молотов вспомнил об этом и решил не перегибать палку. От натянутой улыбки щетка его седых усов растянулась во всю ширину крупного лица.

– В нашем деле такая математика не работает, – хохотнул он, предлагая присутствующим немного повеселиться и расслабиться. – У нас минусы так минусами и остаются, сколько их ни плюсуй. – Генеральское лицо затвердело, словно отлитое из бронзы. – Мне негатив подавай. Отрицаловку.

При упоминании негатива майор Валуев встревоженно посмотрел на заправленную в кинескоп пленку, но слово «отрицаловка» его успокоило. На профессиональном жаргоне это означало не что иное, как «отрицательная информация». Один из трех китов, на которых зиждется любая разведслужба мира. Без компрометирующих сведений человека не завербуешь, не припрешь к стенке, не нанесешь выверенный удар по уязвимому месту. Крейцерову это было известно не хуже, чем кому-либо из коллег, поэтому он не заставил себя упрашивать.

– Подсознательные и сознательные страхи, они же фобии, – провозгласил он, откашлявшись.

– О! – воздел палец Молотов. – А то прямо серенады получаются вместо объективной характеристики, полковник. – Он покосился на фотографию Токаревой и досадливо щелкнул языком. – Хотя, признаться, жаль будет расставаться с иллюзиями. Ишь, глазищи у чертовки! Что ж ты смотришь так синими брызгами? – Молотов нахмурился. – Откуда это? Чьи слова?

– Есенин, – подсказал Валуев.

– Есенин? Опять лирика, понимаешь! Мы тут не лирикой занимаемся, а прозой жизни. Вот и излагайте соответствующим образом.

– Итак, гм, фобии, – повторил Крейцеров, решив не реагировать на незаслуженную критику. – У Токаревой их выявлено пять.

– Угу, – кивнул Молотов, приготовившись загибать пальцы.

– К первой группе относится всевозможная зоологическая живность, как то: мыши, крысы, тараканы, пауки, лягушки, жабы, змеи. По-латыни: музофобия, земмифобия, акарофобия…

– С этим ясно, полковник. Обычные бабские штучки.

– Далее, по убывающей, следуют акрофобия и скотофобия.

Молотов вскинул брови:

– Коров боится?

– Высоты и темноты, – осторожно поправил начальника Крейцеров. – Скотофобия – латинский термин. Дословный перевод: «мракобоязнь».

– Мракобесие, – пробормотал Молотов. – Ох уж эти женщины!.. Что у нас дальше?

– Дальше физиология. Боязнь старения, или геронтофобия…

– Угу.

– И целлюлофобия.

– Как-как? – Прекратив загибать пальцы, Молотов застыл с оттопыренным мизинцем.

– Целлюлофобия, – произнес полковник Крейцеров по слогам. – Боязнь целлюлита.

– Что это такое?

– Эффект апельсиновой кожуры, – подал голос до сих пор помалкивавший мужчина с такой белоснежной и пышной шевелюрой, что издали его голова казалась покрытой хлопьями мыльной пены. – Моя супруга…

– Погодите вы со своей супругой, Дружинцев, – поморщился Молотов. – Про эффект поясните. В чем он заключается?

– При целлюлите кожа становится похожей на апельсин, – отрапортовал Дружинцев. – На филейных, извиняюсь, частях тела.

– Бич современных женщин, – вставил Крейцеров.

– Погодите, погодите, – нахмурился Молотов. – Это что же такое получается? Оранжевеют они, что ли? Как те щирые украинцы с майдана?

– Меняется не цвет кожи, меняется ее фактура, – успокоил генерала Дружинцев.

– Почему? – осведомился тот.

– Биология, – развел руками Крейцеров. – Неправильный обмен веществ, малоподвижный образ жизни.

– Так вот, оказывается, какая его хворь одолела, – протянул Молотов. – Ну, гаранта украинского, который в одночасье рябым стал. А он: диоксин, диоксин. Сказал бы прямо: целлюлит одолел. Факт налицо. На лице, я бы сказал.

– Это сугубо женское заболевание, – осторожно заметил Крейцеров. – Хотя аналогия с внешностью помаранчевого лидера прослеживается. – При запущенных формах целлюлита женские ляжки, бедра и ягодицы выглядят, как будто изъеденные оспой. Критическим считается бальзаковский возраст, но некоторые женщины начинают страдать от целлюлита уже в тридцать лет, а то и раньше.

– Вот так новости! – воскликнул Молотов, яростно ввинчивая мизинец в оба уха поочередно. – Только этого нам для полного счастья недоставало! Сколько лет Токаревой?

– Тридцать два, – дал справку пятый участник совещания, некто Швец, иссеченный до того глубокими морщинами, что их можно было принять за боевые шрамы.

– У нас есть ее снимки в полный рост? – спросил Молотов у Валуева.

Тот умудрился вытянуться по струнке, не вставая со стула:

– Так точно, товарищ генерал!

– Товарищей давно в расход пустили, майор, сколько раз повторять можно? Нет у нас больше товарищей. Усвоил?

– Так точно, – преданно выпучил глаза Валуев.

– Давай картинку. – Молотов нетерпеливо щелкнул пальцами. – Да не эту, майор, не эту! В купальнике она зафиксирована? Угу. А то устроили тут, понимаешь, демонстрацию неизвестно чего.