Как сказал классик, «чины людьми даются»… Известно, что Столыпину благоволил всесильный тогда министр внутренних дел В. К. Плеве, деятель крутой и сугубо русско-патриотического направления. Еврейские революционеры его ненавидели и в конце концов убили (точно так же через 7 лет кончил дни и его выдвиженец). Столыпин начал свое губернаторство в Саратове тоже весьма круто. Приступало лихое время, начиналась великая русская смута. В богатой губернии вспыхнули вдруг крестьянские волнения, запахло новым Стенькой Разиным. Столыпин, не колеблясь, распорядился вызвать войска, разрешил применять оружие. Волнения подавили. Это произвело большое впечатление, ибо в назревающей смуте многие госчиновники стали, как водится в подобных случаях, оглядываться и осторожничать. Столыпин за этот пример получил личную благодарность от императора, так началось их сближение.
26 апреля 1906-го, в разгар пресловутой «первой русской революции», Николай II назначил Столыпина на ключевую должность в тогдашнем правительственном аппарате – министром внутренних дел. Он тоже начал тут круто, вошедшее в фольклор выражение «столыпинский галстук» есть достоверное тому подтверждение. Незадолго до этого ушел с поста председателя Совета министров С.Ю. Витте. Нет сомнений, то был крупный государственный деятель с интересными и в целом плодотворными идеями, в спокойное время он достиг бы многого, но для борьбы с разбушевавшейся смутой он оказался слаб. Не то Столыпин!
Став во главе правительства в июле 1906-го, сохранив за собой пост министра внутренних дел, он взялся за эти самые дела весьма серьезно. Провозглашенный им принцип – «сначала успокоение, а потом реформы» стал политическим афоризмом, его вспоминали многие, и не только на родине. В ту пору помрачение русского общества, в особенности его образованной части, было поистине чудовищным. Как-то в Думе Столыпин огласил страшные цифры, сколько чинов полиции было убито революционерами-террористами. И с депутатских кресел раздались вопли: «Мало! Мало!…» Но сородич Лермонтова был не менее отважен, чем сам поэт. Его краткая фраза, брошенная в лицо подстрекателям бунтов, – «Не запугаете!» стала крылатой, ее не забыли и по сию пору. А эпиграфом для всей его государственной деятельности стали столь же знаменитые слова: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна Великая Россия!»
Как бы то ни было, но некоторого успокоения в потрясенной стране Столыпин постепенно добился. А реформы?
Тут дело оказалось куда сложнее. Премьер был как бы управляющим делами при императоре, именно за тем оставалась решающая подпись. А он ее порой не ставил, затягивал подписание либо просил смягчить особо острые предложения. И так постоянно в течение всех недолгих 5 лет столыпинского премьерства.
Теперь о самих столыпинских реформах. О них сейчас опубликовано очень много, любой интересующийся легко найдет тут искомый материал. Главным считается разработка аграрной реформы. В наших энциклопедиях, например, из всех начинаний Столыпина освещается исключительно она. И надо сказать о ней несколько слов, которые для многих прозвучат неожиданно, ибо много здесь накопилось пересудов.
Напомним, что Столыпин получил опыт сельского хозяйствования в так называемом Западном крае России, где господствовала немецкая система землепользования, занесенная туда германскими баронами еще в допетровские времена. Это система крупного помещичьего землевладения, а также относительно немалых крестьянских хозяйств, не только не составляющих общины, но и вообще никакого взаимного сообщества.
Разумеется, в такой системе необходимы были наемные рабочие, батраки. Да, такое землепользование носит сугубо товарный характер, оно порой прибыльно (не для батраков). Неважно зная русскую сельскую традицию и опыт, решительный Столыпин задумал ввести на наших просторах землеустройство по западному образцу.
Он проводил реформу с присущей ему настойчивостью и размахом. Имя его бранили на крестьянских сходах, порицала либеральная печать, недовольно шипели реакционные круги, проклинали революционные партии, сам Ленин посвятил ему несколько статей. Но Столыпин не отступал. И что же в итоге? Даже к 1916 году воспользовались правом выхода из сельской общины только 13 % крестьянских семей. И характерно: лишь треть вышла на хутора, то есть поселились, как на Западе, отдельно. Остальные две трети предпочли так называемые отруба: дома их остались в селе, лишь земельный участок выделялся им в отдельности от общинного. Хуторянами стали 4 % – один из 25!