Русский клуб. Почему не победят евреи (сборник)

Одним из главнейших, основополагающих постулатов марксистского мировоззрения, начиная еще с «Коммунистического манифеста», сделался так называемый интернационализм. Это слово у нас толкуется не совсем точно, как дружба и братство всех без исключения народов. Интернациональное – всегда выше национального, то есть патриотизма, любви к своей родине, народу. Спорное понятие, но это слишком обширный вопрос, о нем в ином месте. Но вот латинская приставка «inter» означает в точном переводе «между». Значит, интернационалист находится как бы «между» нациями и народами, ни с кем из них полностью не сливаясь. Это очень точное определение для всех так называемых «профессиональных революционеров», которые готовы всегда были затевать бури в любых странах, а пребывание в эмиграции являлось для них делом совершенно привычным.

Именно таковых имел в виду Пушкин, прозорливо написавший, еще не ожидая Герцена, Ленина и Бухарина: «Ты нежно чуждые народы возлюбил // И мудро свой возненавидел».

Именно так, в точку: «свой», то есть в данном случае наш, русский, народ они все дружно ненавидели и презирали.

Разумеется, эту злобу и презрение нельзя было открыто выражать в учебнике, рассчитанном на самые широкие круги, подавляющее большинство которых составляли русские по происхождению люди. Многим из них это стало бы обидно, и они, пожалуй, могли бы распространить это свое отрицательное отношение и на другие поучения «Азбуки». Троцкий, Бухарин и прочие в иных сочинениях вдоволь потоптали русский народ, о бухаринской оценке Сергея Есенина уже говорилось. Но тут пошли в ход иносказания и шифровки, в изобилии принятые во всей марксистско-ленинской пропаганде для широких масс. Вот соответствующий отрывок такого рода, где есть простоватая на вид словесная маскировка подлинного смысла. Но он тем не менее очевиден.

«Громадное большинство российского населения – это мелкие хозяйчики. Они хотя и стонали под гнетом капитала и помещиков, но так привыкли к особному, своему собственному, личному хозяйству, что сразу их очень трудно приучить к общему делу, к строительству общего, товарищеского хозяйства. Урвать кус себе, нажитый на другом, заботиться только о своем хозяйстве – эта привычка крепко засела у каждого мелкого хозяйчика, и от того дело строительства коммунизма в России есть дело величайшей трудности, даже если не считать других причин.

Слабость наша отражается и на рабочем классе. В общем он воспитал в себе революционный, боевой дух. Но есть в нем и отсталые части, не привыкшие к организации. Не все рабочие таковы, как в Питере. Есть много отсталых и несознательных, которые тоже еще не привыкли работать на общий котел. Много есть рабочих, еще недавно пришедших в город. Они во многом думают так же, как и крестьяне, и вместе с ними ошибаются».

Ну, все понятно? Большинство русского народа («населения») – крестьяне, «хозяйчики» (не хозяева на своей земле), они жадны, тупы, а потому не понимают прелести коммунистического труда. Да и русский пролетариат, он хоть и героический, царя сверг и прогнал буржуев, но вот незадача… «есть много отсталых». А все потому, что тоже недавно вышли из темной русской деревни. Воистину не повезло авторам «Азбуки» с географией революции.

Есть в этой связи любопытный рассказ английского разведчика Р. Локкарта. Летом 1918 года он беседовал с Радеком, одним из самых мерзких во всех отношениях тогдашних деятелей; член ЦК, всю жизнь был приятелем Бухарина. Отличался редкостным цинизмом и даже не считал нужным скрывать этого. В своих воспоминаниях о революционной Москве Локкарт передал слова Радека. Тот жаловался, что судьба, дескать, забросила их в Россию (сам он был австрийским евреем), в эту отсталую страну; ну, ничего, утешал себя Радек, скоро будет революция в Германии, и мы все туда уедем.

Не повезло Радеку со «страной проживания». Как и авторам «Азбуки».

Особенно не устраивали революционную «старую гвардию» русские женщины той поры. Тут уж черной краски не жалели нисколько! Вот: «Женщина осталась бесправным существом и домашним животным, а также постельной принадлежностью для мужчины». Продолжать эти смачные оценки не станем, но характерны меры, которые тут же предлагались, дабы вызволить русскую женщину из этого животного состояния. Тут все было предусмотрено просто и четко: питаться на фабриках-кухнях, младенцев отдавать в приюты общественные, а деток передавать на воспитание в разного рода учреждения, где их станут обучать перво-наперво «Азбуке коммунизма». Об «отмирании семьи» прямо не говорилось, чтобы не сеять смуту и недовольство среди не очень сознательных пролетариев, но таковое, безусловно, предполагалось.