Русский консерватизм и его критики: Исследование политической культуры

Déraciné русские, отдалившиеся от своей родной почвы, были объектом бесконечного осуждения со стороны консерваторов. Отрезанные от естественной среды, они ударились в теоретизирование и тотальное отрицание. В этом отношении некоторые консерваторы не проводили различия между радикалами и либералами, считая и тех и других в равной мере оторванными от родной почвы: в действительности главным объектом ненависти консерваторов являлись либералы, потому что (в глазах консерваторов) они были более многочисленными и более влиятельными. В наиболее крайних случаях, как у Достоевского, на это отчуждение от народа возлагалась ответственность за чудовищные преступления. По мнению Достоевского, мирный западник профессор Тимофей Грановский вместе с литературным критиком Виссарионом Белинским были «отцами» Нечаева, убийцы и идеолога крайнего радикализма[11].

Нигилизм наряду с сопутствовавшим ему терроризмом воспринимался консерваторами как часть более общего социального явления — интеллигенции; этот термин получил распространение в 1860-х годах для характеристики тех, кто присвоил себе право говорить от имени страны в целом[12]. Со временем интеллигенция оформилась в идейное течение, по определению левоцентристское и оппозиционное правительству. По мнению консерваторов, оно подчинило себе общественное мнение, поощряя непреодолимую пропасть между правителями и подданными. Нетерпимость интеллигенции была замечена не только консерваторами. Либеральный автор Борис Чичерин, выросший в интеллигентских кругах, в ходе своей первой поездки в Европу в середине 1850-х годов был поражен, встретив интеллектуалов, способных обсуждать общественные дела в спокойной и беспристрастной манере. В Вене, где он беседовал с Лоренцем фон Штейном[13], он узнал нечто совершенно новое:

Тут я в первый раз почувствовал, что такое истинно-научная атмосфера, в которой живут люди и которая побуждает их смотреть на вопросы спокойно и просто, видеть в них не дело партии или повод к ожесточенным препирательствам, а предмет серьезного объективного исследования… Вместо рьяных споров, служивших только поприщем для бесплодной гимнастики ума, тут является возможность спокойного обмена мыслей, из которого выносишь полное умственное удовлетворение. После беседы с Штейном мне еще живее представилась вся пустота недавних наших прений с славянофилами, которые, едва прикоснувшись к западной науке, осуждали ее как гниль, а себя считали глашатаями новых, неведомых миру истин[14].

Петр Струве, писавший в начале XX века, видел в непоколебимости российской интеллигенции и ее неспособности к компромиссам зеркальное отражение царизма[15].

Консерваторы убеждали образованных русских людей «повернуться к народу», чтобы преодолеть эту интеллектуальную бесплодность и предотвратить разнообразные эксцессы, которым она способствовала, — не в том, конечно, смысле, в каком этот лозунг использовался революционерами, для которых он означал подстрекательство сельских масс к насилию. Речь шла о смиренном паломничестве, ученичестве у простых людей. Только таким образом, по мнению консерваторов, интеллигенция в целом, и нигилисты в особенности, могли преодолеть свое пустое все- отрицание.

Наряду с нигилизмом на консерватизм повлияло — скорее психологически, чем интеллектуально — польское восстание 1863 года. Как и предшествовавшее ему восстание 1830–1831 годов, оно задело русские национальные чувства, поскольку было истолковано не как законная попытка народа с многовековой историей вернуть себе независимость, а как европейская атака на Россию. Это в огромной степени способствовало появлению крайнего национализма и усилению ощущения, что только самодержавие сможет сохранить целостность страны.

Таков был новый консерватизм: националистический и популистский, антизападнический, боявшийся за будущее России и приобретавший все более отчетливый оборонительный характер.

Первым, кто дал отповедь нигилистам и, в общих чертах, всей интеллигенции, был Михаил Катков (1818–1887), наиболее влиятельный журналист времен Александра II и Александра III. Катков был не теоретиком, а публицистом, и как редактор ежемесячного «Русского вестника» и ежедневных «Московских ведомостей», способствовал повсеместному распространению проправительственных и националистических идей. Он делал это очень осторожно, нападая на оппонентов лишь тогда, когда был уверен в поддержке со стороны властей. Он влиял не только на общественное мнение, но и на правительственные круги: согласно архиконсервативному «серому кардиналу» Константину Победоносцеву, «были министерства, в коих ничто важное не предпринималось без участия Каткова»[16].