Русский космос

– Больше ничего. Хотя, полагаю, перепрограммируют ее непременно, но сначала выведают, конечно, все, что знала. Может, и вправду с Марса. «Ичевария» – известная фамилия. А вернее, имя. Но это тебе знать ни к чему.

– А челн, «Рапид»? Много на нем гражданских улетело? Его перехватили на орбите или…

– Это секретная информация, Жилин, – сказал офицер.

Они помолчали. Наконец Тимур произнес неуверенно:

– Она… она понравилась мне, отче. Ведь – дикарка, неверная, Господа отринувшая, а вот… Что-то было в ней такое. Душа была.

Офицер молчал, и Тим, совсем смутившись, заключил:

– Жизнь мне спасла.

– Так, – согласился Карен, потом остро на больного глянул и добавил: – Полагаешь, из сострадания?

– Да. А зачем еще?

– Не для того ли, чтобы заложника иметь?

Тимур растерялся: а может, и так? Но все равно благодарность к американке не прошла. Если б не она, не разговаривали бы они сейчас с отцом-командиром…

Карен между тем продолжал:

– Я с врачами беседу имел, через три дня тебя выпишут. Поедешь домой на две недели, а то и на три, сегодня вечером с патриархом решим. Чем думаешь заняться?

И вот тогда-то Тимур сказал:

– Оскверненным себя чувствую. Лагерем, землями этими дикими. И еще – смятение какое-то в душе. Ведь спасла она меня! Значит, своей жизнью безбожнице обязан, так, выходит? Но как же Всевечный это допустил!

– Всевечный многое допускает, чтобы испытать нас, крепость нашего духа, смирение разума. Неисповедимы пути Его, не всякий промысел Его для нас постижим.

– Это я понимаю, но… Муторно мне. Хочу в паломничество отправиться. Дайте соизволение, отче.

Карен встал, поглядел на Тимура – и лицо у офицера было такое, словно ждал именно этого, ждал, чтобы Тим сам сказал.

– Ты правильно решил, – произнес отец-командир. – Потому я тебя, конечно, благословляю. Договорюсь, чтобы разрешили путешествие к Отринутому Изножию. Сейчас в Божий град поезжай, но там долго не задерживайся, пообщайся с близкими, в храм сходи, а после бери билет на монорельс дальнего следования и отправляйся. Путь неблизкий, тебе два моря и пустыню пересечь надо будет, потому не тяни. В дороге никто препятствий чинить не станет, милицейские и губернские пограничники не задержат: дадим везде сообщение, чтоб иеросолдату Тимуру Жилину помогали на пути к Изножию. По дороге пост соблюдай. Очистись. И возвращайся. Многое грядет, Жилин. Важное дело вскоре начнется, очень важное. Ты должен быть готов, и потому вот что сказать хочу: из всей вашей дружины ты душою самый чистый, незапятнанный. И самый чувствительный. Умение сочувствовать, сопереживать ближнему своему, тонко ощущать оттенки всяких жизненных обстоятельств – похвально и Всевечному угодно. Не теряй его, береги. Но в то же время воин Уклада не должен сомнения испытывать. В ответственный момент рука из-за этого дрогнуть может, разумеешь? Значит – не призываю тебя зачерстветь, не призываю намеренно способствовать тому, чтоб душа твоя покрылась коростой, нет; однако же говорю: укрепи сердце свое. Выстрой в себе твердый баланс кротости и решительности.

И вышел, оставив Тимура одновременно в недоумении – и в настроении приподнятом, радостном. Умел отец Карен, невзирая на суровый нрав и неласковость, умел зажечь лучину надежды на что-то лучшее в душе, и даже не лучину, но яркую лампаду.

Наверное, это и помогло организму воспрянуть – уже назавтра Тимур чуть не бегал по больничным коридорам, медсестры удивлялись, а доктора головами качали. Вскоре его выписали. С ребятами после этого повидаться не удалось: все разъехались, прощальная церемония и торжественная литургия по случаю окончания САВКСа давно прошли. Зато в келье на койке Тимура ждала аккуратно сложенная новехонькая форма, а после отец комендант выдал ему диплом и вырезанную из березы коробочку, в которой лежал значок – остроносая воздушная лодка со святой крездой на борту. Тимур форму надел, значок пришпилил, вышел в коридор, где зеркало, стал перед ним… хорош! И на отца похож, как тот на фотографии изображен, что в материной комнате висит.

Непривычно тихо было в здании; залы и просторные коридоры, озаренные льющимся сквозь окна лучистым теплым светом, пусты. Но он недолго в одиночку бродил, потому что вместе со значком выдал комендант билет на пассажирский челн до границы Смоленско-Брянского района, где Тимуру следовало пересесть на скоростную монорельсовую линию. Его ждала Москва.

IV

От вокзала домой пешком около часа, если не спеша. Тим пошел быстро, по дороге вертел головой, оглядывался. Вроде столько раз представлял, как возвратится в Москву, столько раз в мыслях уже шагал по этим улицам… и вот оно – наяву. Все будто прежнее, как в детстве. Кажется, ничего не изменилось: дома мирного серого цвета, асфальт в темных заплатках… те же знакомые места. Те, да не те! И дело, конечно, не в городе – это сам Тимур изменился.