Русский купидон

Дверь, которую Макс частично припер своим, так сказать, тылом, стала приоткрываться, но, дойдя до определенного предела, замерла, и из-за нее послышался медовый, хотя и встревоженный голос божьего одуванчика Серафимы Кулебякиной:

— Леночка, детка, тебе плохо?

А хулиган Сухомлинов, задыхаясь, ответил басом:

— Нет, ей хорошо. Минуточку, она сейчас выйдет.

Лена, пунцовая, лохматая и хорошенькая, вывернулась из объятий Макса и заметалась по комнате, тщетно пытаясь привести себя в порядок. Серафима Кулебякина с удовольствием наблюдала за ней в щель — все стены дамской комнаты были увешаны большими зеркалами. Наконец дверь распахнулась, и Лена ужом проскользнула мимо Серафимы Кулебякиной, простонав: «Драссти…»

Макс не стал торопиться. Он поправил перед зеркалом ворот рубашки, плеснул в лицо холодной воды из-под крана, после чего величаво выплыл из дамской комнаты и шаркнул ножкой перед Серафимой Кулебякиной. Та посмотрела на молодого человека с явным укором, но Макс выпрямился и погрозил ей пальцем.

— Позвольте вам заметить, Серафима Владимировна, что у вас разнузданное воображение. Вы совершенно напрасно подозреваете здесь пошлый адюльтер!

— Ого!

— Ага! Я намерен предложить Елене Васильевне руку и сердце, о чем и хотел с ней поговорить наедине, но вы бестактно помешали.

— Пардон, пардон! Даже и не знаю, как просить у вас прощения.

— Я вас прощаю, но вы должны мне посоветовать — с высоты своего опыта — какие шаги я должен предпринять и в какой последовательности. Сначала предложение, потом застрелить Пашку Мячикова из рогатки, либо сначала ликвидировать Мячикова, а потом уж…

Серафима строго нахмурила белесые бровки.

— Прежде всего, молодой человек, я бы посоветовала вам отвыкнуть от этой дурацкой привычки делать предложения руки и сердца в сортирах. Это неэстетично. Остальное — на ваше усмотрение. Помните, Мячиков — профессионал.

— Думаете, будет стрелять на поражение?

— Не исключено. Все Мячиковы ревнивы, как тигры. Правда, по женской линии, но Павлик пошел в мать.

— Благодарю вас, Серафима Владимировна. Нижайший поклон Аглае Владимировне…

— Непременно!

— …а также всем тем сорока восьми старым кошелкам, с которыми вы сегодня будете сплетничать на вашей веранде.

— Юный нахал!

— Ничуть. Я нахал зрелый. Но вас все равно люблю.

И Макс Сухомлинов бодрым зайчиком поскакал по лестнице наверх. Серафима усмехнулась ему вслед и довольно потерла сухонькие лапки. История развивалась куда круче, чем они с сестрой могли предположить…

Как это ни прискорбно, мы вынуждены заметить — это важно для дальнейшего повествования, — что Павел Сергеевич Мячиков очень быстро пал жертвой дьявольского обаяния Элеоноры. Лена Синельникова, пылающая и смущенная, с ужасом обдумывала на ходу, что сказать своему потенциальному жениху, но возле их столика ее ожидал сюрприз.

Пашка снял свою генеральскую фуражку, уже расстегнул белый мундир и тихонько колотил себя в обширную грудь, обтянутую десантной тельняшкой. Лицо и лысина его раскраснелись, но он не обращал на это внимания. Элеонора, судя по всему, тоже. Во всяком случае, сидела она, подперевшись ладошкой, и слушала Пашку очень внимательно, даже жалостливо. Впрочем, Лене она ухитрилась незаметно махнуть рукой — уходи, мол, огородами. Лена и пошла, расслышав по дороге лишь часть Пашкиной речи.

— …понимал меня когда, так это маманя. Но маманя что, она ж женщина прошлого века. Потом, всякая мать своему дитю покоя хочет! А я маманю уважаю, потому и застрял в Кулебякине. Начальство что, оно ведь… вона как! А мне человек нужен, понимаешь, Элеонорка, чтоб слушал меня, вот как ты, и говорил: отдохнул бы ты, Пашенька!

Элеонора протянула наманикюренную руку и осторожно погладила потную Пашкину лысину, дальнейшего Лена не видела, потому что бежала с поля боя.

Дома она заперла дверь, повалилась на диван в гостиной и издала громкий волчий вой, на который немедленно откликнулся в соседнем доме Василий.

Жить теперь было нельзя. Какие там слухи! Они практически на глазах у Серафимы занимались любовью в женском туалете ресторана — любые слухи перед таким меркнут.

Надо пойти и удавиться. Нет, лучше утопиться.

И Лена Синельникова содрала с себя разорванные в клочья колготки, сменила загубленное платье на длинную футболку, после чего помчалась к старому пруду охлаждаться. Об Элеоноре и Максе она старалась не думать, а о несчастном Пашке Мячикове, к стыду нашему, совершенно забыла.

Прохладная вода успокаивала, и Лена закрыла глаза, блаженно вытянувшись на поверхности пруда. Хорошо бы, водой можно было запросто смыть все воспоминания о Максе Сухомлинове…

Странно, ведь всего несколько недель назад она буквально мечтала о каком-нибудь, самом завалящем событии. До сих пор самым волнующим переживанием в ее деревенской жизни было обнаружение личинок тли на розовом кусте. И вот, с появлением в Кулебякине Макса Сухомлинова, вся ее тихая жизнь пошла наперекосяк, более того, изменилась и сама Лена Синельникова. Ее мучают эротические видения, она то и дело сталкивается с голым мужчиной, хорошо еще, одним и тем же…

— Как водичка?