Русский лабиринт (сборник)

Серегин рассказывал детям про развитие человечества, как люди учились летать, подражая птицам, как строились первые финикийские корабли, как финикийская письменность распространилась по всему миру, как открывались секреты выплавки меди и стали, про Архимеда и Циолковского, и все в связи с законами природы. Дети слушали, открыв рты, но когда Серегин закончил, как-то дежурно похлопали и вернулись к своим полувзрослым проблемам. Библиотекарша, не скрывая радости от того, что все обошлось, суетливо сунула Серегину в руку конверт с гонораром и проводила его до выхода. Не то чтобы что-то было неправильно, но обычно в России приглашенных писателей и поэтов привечают иначе – накрывают какой-никакой стол, обмениваются впечатлениями, благодарят, в конце концов, по-человечески, за рюмкой. Серегин шел к метро, немного ссутулившись. Обиды не было – скорее недоумение. Сентябрь только начался – погоды стояли летние, но уже без духоты. Серегин завернул в кафешку, даже не завернул, а присел за выставленный на улицу столик и заказал себе пивка. Мимо шли омосквиченные прохожие с неизбывной заботой на лицах. Серегин втянул ноздрями теплый вечер и вдруг вспомнил, как лет пятнадцать тому назад он отдыхал у своего друга в деревне под Калугой и директорша местной школы, узнав, что в их краях гостит известный писатель, пригласила его выступить перед детьми в сельской школе. Глаза деревенских ребятишек светились от восторга, а в конце какая-то девчушка с тугой русой косой, в легком сарафанчике с пятном от варенья, смущаясь и краснея, подошла к нему и протянула ему яблоко. Яблоко было крупное, спелое, ядреное, настоящий «белый налив». То ли, что налито оно было бесхитростной детской благодарностью, то ли от свежего воздуха, но вкусней ничего в тот день Серегин не вкушал. Вспомнилось, что на вопрос о крокодиле именно та девочка ответила, что крокодил плачет оттого, что его никто не любит, а все боятся. Потом они вместе с приятелем, директоршой и кем-то из сельсовета уговорили под беседу бутыль шикарного местного самогона. Тогда угощали как-то по-православному, не откупаясь деньгами в конвертах. И яблоки тоже были на столе, но Сергеев их не трогал – у него было свое, особое, дороже любого гонорара. По-другому к нему тогда отнеслись, другие были люди, другие были дети. То ли не знали Интернета, то ли еще почему. А может, потому, что в сельской библиотеке книжка Серегина все-таки наличествовала и явно не пылилась.

...

2008

На свадьбе похорон

Ты сядешь или нет в вагон,

Чтобы присутствовать

На свадьбе похорон

И спеть в последнюю

Печаль мне «аллилуйя»?

Сергей Есенин

Священное озеро Шамсутдин было красивое и холодное, по-женски надменно осознавая свою красоту. А тот июльский день был теплым и ласковым, как влюбленный юноша. Именно в такие дни из жизненного ила всплывают на поверхность бытия самые простые и самые сложные желания – любить и быть счастливым в любви. Над Шамсутдином качались крупные чайки, похожие на белые лодки в приливе неба. Густые ели, как красивые волосы, обрамляли лицо Шамсутдина, смотрящегося в чистое небо, словно в зеркало, казалось, сейчас природа любуется сама собой, и только в протяжных криках чаек царапалась тоска. Аллах в мудрости своей создал этот мир красивым, но люди часто не замечают этого. Спешат…В спешке не смотрят вокруг себя, для этого надо оставаться недвижимым. Спешить жить – значит спешить умереть. Впрочем, на все воля небес, ибо нет Бога, кроме Аллаха, и Муххамед – пророк его.

Глаза имам-хатыба Фанила Гайсина смотрели на неподвижную гладь озера, меряясь с ним глубиной. Имам был мудр, но даже он находился в затруднении. Сегодня нужно было принять решение, которое перечило всем канонам ислама, но никакое другое не вмещалось в сердце. Имам колебался. Священное озеро оставалось недвижимым, словно всматривалось в муллу, ожидая, на что тот решится. Именно озеро имело право узнать мысли имама первым, и право это было сродни смерти…