Русский лабиринт (сборник)

...

2007

Шумахер из Лотошино

Невеста, Наташа, была родом из Лотошино – небольшого городка почти на границе Московской и Тверской области, где-то тридцать километров за Волоколамск. В среду они с Юрой подали заявление в ЗАГС и решили отметить помолвку на ближайших выходных на даче родителей невесты, в том самом Лотошине. Кроме шашлыков и прочих удовольствий, следовало показать жениха родителям невесты. С ними поехал еще один москвич, неопределенного рода занятий, но Юрин хороший знакомый, оказавшийся в пятницу под рукой. Москвича звали Станиславом, но с Юрой они друг к другу больше обращались по отчеству: Юра называл приятеля Саныч, сам же откликался на Петровича. Наташа была высокой шатенкой, выше Юры и Стаса, особенно на каблуках, и, может быть, поэтому снисходительно называла обоих уменьшительно-ласкательно: Юрик и Стасик.

Выезжать в летнюю пятницу из Москвы по любому шоссе – дело неблагодарное. Через три часа продвижения со скоростью немцев под Сталинградом были переслушаны все музыкальные диски, рассказаны все приличные и неприличные анекдоты и выкурены все сигареты без остатка. Юрина «девятка» напоминала затонированную пепельницу, смеяться больше не хотелось, хотелось, пожалуй, выпить, но из солидарности с водителем Стас и Наташа на этом не настаивали. Включили радио, перескакакивая со станции на станцию. На «Шансоне» затянули грустную песню, что называется, «за жисть». Стас вздохнул.

– Оставь, Петрович. Душевно.

Наташа, однако, не была настроена грустить.

– Охота вам слушать этот блатняк. Давайте найдем что-нибудь пооптимистичней.

Юра прислушивался к пожеланиям будущей супруги и потянулся было к магнитоле, но Стас остановил:

– Дайте хоть дослушать, жизненная вещь.

– Вот как моя мама поет, вот это жизненно. Так, бывало, голос задерет, до самых косточек пробирает, – с гордостью сказала Наташа.

– А сама-то поешь? – через некоторое время спросил Стас.

– Пою, когда компания хорошая. Народные, правда, только.

– Народные самые жизненные и есть, – сказал Юра, – вот увидишь, как простые люди отдыхают.

Стас подождал все-таки, когда окончится песня, потом только ответил:

– Можно подумать, что я народа не знаю.

– Ты, Стасик, москвич…

– Я питерский вообще-то, – перебил Станислав.

– Все равно столичный, – продолжала Наташа, – с детства к городу привык, а там – маленький городок, считай, деревня. Воздух другой, люди другие…Каждый как на ладони, все все друг про друга знают. Жизнь, в общем, другая, ну и песни другие.

– Да я уж по России поездил, слава Богу, и городков и сел повидал, и как люди там живут, знаю. В Москве вообще жизни нет – одышка какая-то. Люди не живут, крутятся, вертятся, выжимают все, что можно и нельзя, из себя и других. Деньги, деньги и еще раз деньги, каким способом – никому не интересно.

– А мне нравится, – не совсем последовательно возразила Наташа, – жизнь бьет ключом, движуха. А в Лотошине скука смертная – мужики только пьют да по бабам гуляют.

– А бабы там будто не пьют и еб…ся, – подключился Юра.

– Юрик, не пошли. Конечно, пьют и трахаются, но иначе как-то.

Мужчины одновременно рассмеялись.

– Иначе – это как? – спросил Юра.

– Да, как это? Особенно второе, – уточнил Станислав.

– И нечего ржать, – сама же смеясь, сказала Наташа, – там по-другому все, без злобы как-то. Вот там про гулящую женщину знают, к примеру, что она гулящая, но больше жалеют, чем осуждают. А в Москве никто никого толком не знает и, главное, не хочет знать. Кто гуляет, с кем гуляет, абсолютно никого не интересует – равнодушная свобода.

– Ты это к чему? – насторожился Юра.

– Я вообще, – успокоительно добавила Наташа.

– Недаром говорят, русская баба не дает, а жалеет, – продолжил тему Станислав, – какое-то, но чувство. А в Москве, как в Америке, – чистый секс. Как гимнастика – для поддержания тонуса. Вместо милого – бойфренд, вместо трапезы – ланч, вместо здравиц – «хэппи берсдэй ту ю». Измельчали, одним словом.

– А что, лучше, как наш мужик – напьется на этой самой трапезе так, что лыка не вяжет, глаза мутные, рубаха расстегнута до пупа, хмель в кулаках заиграет, и пошел все крушить, что не по нраву, – возразила Наташа, – денег домой не приносит, все пропивает с такой же пьянью да еще своим православием гордится – мол, мы не америкосы какие-нибудь, у нас вера своя, душа. А жена его больше его получает, дом держит да над детьми трясется. Как от такого не гулять-то? И без всякой Америки измельчали, сами собой. Уж лучше бойфренд с кредитками, чем милый – от сивухи стылый.

Немного помолчали. Юра сделал какой-то вираж и выехал на полосу посвободнее. Движение вперед всех приободрило. По радио пошла веселая песня, и разговор повернул на другое. Через два с небольшим часа вся компания сидела уже на маленькой кухоньке Наташиных родителей, Любови Николаевны и Александра Семеновича, и пила долгожданную беленькую под рассыпчатую картошечку и огурчики домашнего засола.

Ночевали на даче – до нее от дома Наташиных родителей идти было минут десять. Станислав, пока шли, все вздыхал да смотрел на звезды.