Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра

Еще более профессиональный характер приобретает дневник у В.А. Теляковского, директора императорских театров. Дневник был начат сорокалетним автором исключительно в служебных целях. Об этом он писал спустя двадцать лет в своих воспоминаниях: «Еще в Москве со второго месяца ... моего управления московскими театрами ... я убедился, что ведение столь многосложного дела ... требует необыкновенной памяти, такой памяти, которой один человек обладать не может. Единственное средство, чтобы быть всегда более или менее в курсе дела, – это вести ежедневную запись хотя бы самых важных событий ... Таким образом у меня появилась мысль завести дневник ... Дневник этот во время моей службы принес мне немало практической пользы. С уходом моим со службы эта роль его окончилась»[237].

Все отраженные в дневнике события относятся исключительно к театральной жизни. О себе вне театра, а также о других жизненно важных явлениях автор практически не упоминает в своей многотомной летописи. Теляковский говорит о режиссуре и режиссерах, постановках, актерской игре, состоянии костюмов и декораций, художественном уровне сценического искусства, театральной школе и даже канализации, полах и водоснабжении зданий. В дневнике Теляковский выступает как дотошный начальник, имеющий дело до всех мелочей, без знания которых он не мыслит нормальное управление театральным делом.

В этом отношении служебный журнал Теляковского принципиально отличается от дневника театрала СП. Жихарева. Последний как дилетант-любитель оценивает игру актеров и достоинство театральных постановок, порой подробно описывает частную жизнь знаменитостей московской и петербургской сцены, но изображает все это на широком фоне всей московской и петербургской жизни – литературной, светской, праздничной.

Вместе с тем Теляковский, будучи не только талантливым организатором, но и одаренным театральным критиком в широком смысле слова, обогащает свои служебные записки мастерскими аналитическими миниатюрами о специфике дарования и игре многих артистов оперы, балета и драматической сцены. Нередко он делает целые обзоры о состоянии того или иного театра или его труппы, не уступающие по профессионализму известным театральным критикам той поры. И этот материал не является чем-то чужеродным основной тематике его дневника, а, напротив, органически вписывается в него.

Теляковский понимает свои служебные обязанности широко: не как управляющего, отдающего время от времени распоряжения в своем служебном кабинете, а как профессионала, знатока театрального дела. Поэтому порой кажется, что его дневник выходит за рамки служебного журнала, является театральной хроникой обеих столиц. Однако это не так. Подобное обманчивое представление возникает оттого, что, во-первых, предметом изображения в дневнике служит сфера прекрасного, искусства. Это не убогий быт канцелярских «кувшинных рыл», воссозданный в бессарабском дневнике Долгорукова, и не полукриминальная среда астраханского чиновничества, взращенная местническим произволом Тимирязева, отраженная в дневнике Аксакова. Во-вторых, сфера служебной деятельности директора театров была гораздо шире тесных рамок ведомств, описанных в дневниках Долгорукова и Аксакова.

Теляковский, как высокий сановник, имел сношения с императорским двором, хозяевами и актерами частных театров, широкими слоями столичной интеллигенции, что расширило горизонт его видения и обусловило наличие в дневнике многослойного культурного материала. На все это Теляковский смотрит с высокой служебной точки зрения, пишет увлеченно, порой страстно, с болью в душе из-за неудач или, наоборот, с радостным чувством человека, добившегося успеха в высоком искусстве: «Смотрел «Лоэнгрин». Опера шла хорошо ... В первой картине видны дырки в воде и транспарант. Приказал заделать. Маркова пела хорошо, играла хуже. В пении была не та серебристость и чистота Эльзы ... Во время пения на балконе высовывалась и нагибалась – вообще не была так проста, наивна и плавна, как в первый раз ... Лодка плоха, бутафорская. Донской плох. Голубь спускается, как ракета, – все это некрасиво»; «Первый выход Шаляпина ... третьего дня – явление большого значения. Только по окончании спектакля я отдал себе отчет, что ожидает Шаляпина в будущем ... Это приобретение скажется через несколько лет, ибо несомненно имение в труппе такого артиста подымет всю оперу»[238].